Данте

— Вы правы, дети мои, все, что здесь написано, — просто курам на смех! Наши земляки не находят себе места от ярости, ибо Угуччоне наголову разбил их. Погодите немного, нынешние правители падут, и мы вернемся во Флоренцию! А теперь пусть донна Катерина принесет нам вина — мы должны отпраздновать нашу встречу!

Но надеждам Данте и остальных изгнанников не суждено было сбыться.

В Пизе победителя Угуччоне встретили ликованием. Но когда он распорядился жестоко казнить видных граждан, пизанцы испугались, что он собирается сделаться диктатором. Вместо павшего в битве при Монтекатини Франческо Угуччоне делла Фаджиола назначил подестой Лукки своего второго сына Нери. Тот приговорил к смерти личного врага своего отца Каструччо Кастракани[78]. Но в тот день, десятого апреля 1316 года, когда приговор должен был быть приведен в исполнение, в Лукке вспыхнуло восстание. Нери немедленно послал в Пизу к своему отцу Угуччоне спешного гонца с просьбой о помощи. Но едва Угуччоне покинул Пизу во главе отряда наемников, как и там вспыхнул мятеж. Дворец Угуччоне был предан огню, его родные и близкие казнены! И в Лукке нечего было больше спасать!

За один-единственный день предводитель гибеллинов, которого все побаивались, утратил власть над обоими городами. Он, покровительствовавший Данте и многим другим изгоям, сам теперь превратился в несчастного изгнанника, которому впору было взять в руки посох странника!

Новый приют Данте нашел в Вероне, единственным владыкой которого был гибеллин Кан Гранде делла Скала. В один прекрасный день туда прибыли и два новых беглеца — Угуччоне и его сын Нери.

— А помните, Данте, — спросил седовласый гигант изгнанник, — как мы оба вели в Лукке разговор о колесе Фортуны? Я не хотел вам верить, но вы оказались мудрее, милый Данте! Тогда я был богат и могуч, словно Навуходоносор[79], а сегодня я беден и несчастен, как Иов[80]! А Каструччо, которому мой сын угрожал топором палача, сегодня стал подестой в Лукке. И вы, уверовавшие, что благодаря моей победе вернетесь во Флоренцию, оказались обманутыми в своих надеждах и нашли себе пристанище там же, где и я!

Алигьери склонил голову под тяжестью невеселых дум.

— Вы правы, мессер Угуччоне. Все надежды на помощь со стороны смертных — не более чем химера, а Фортуна продолжает вращать свое колесо.

ВСЛЕД ЗА ПОВОЗКОЙ САН ДЖОВАННИ

И вот наступил великолепный праздник, заставлявший чаще биться сердца всех флорентийцев, — это был праздник Иоанна Крестителя, патрона и покровителя замечательного города на Арно! Предтечи мессии, который в этот день, двадцать четвертого июня 1317 года, разумеется, с особым благоволением взирал из небесных чертогов на своих подданных во Флоренции, находя их наилучшим образом готовыми и внутренне и внешне. Мостовые улиц были чисто выметены, баптистерий внутри празднично освещен и алтарь, посвященный Иоанну Крестителю, украшен зеленью и цветами. Торговые лавки и будки были закрыты. Люди, облаченные в праздничные одежды, с благочестивыми физиономиями спешили в церковь, чтобы воздать почести покровителю города и принести свои молитвы. Многие люди во Флоренции, носившие имена Джованни или Джованна, служили доказательством высокой любви, которой пользовался их крестный отец. Особую любовь питала к своему городскому святому беднота, потому что прежде всего он принадлежал им, — он, носивший одежду из верблюжьей шерсти и питавшийся саранчой и диким медом. Жаль только, что он не воскреснет из мертвых и не начнет проповедовать здесь, на Арно, вместо Иордана. Он бы сказал кичливым богатым купцам все, что о них думает!

На этот раз святому Иоанну была приготовлена совершенно особая радость. Существовал обычай каждый год в честь покровителя города миловать нескольких преступников, «приносить их в дар святому». В нынешнем году этот дар был столь существен, что люди не помнили ничего подобного, ибо светлого часа помилования ожидала целая дюжина таких бедных грешников.

Еще во время богослужения все, стар и млад, мужчины и женщины, юноши и девушки и даже маленькие дети, предвкушали великолепный спектакль, который ожидал их после полудня.