Холодные ноябрьские ветры пронизывают страну.
В своей скромной комнатушке в Лукке Данте сидит над своей «Комедией». Душу поэта переполняют радостные надежды. Теперь, после решающей победы гибеллинов, гордая, жестокосердная Флоренция вынуждена будет вскоре покориться, и тогда он вернется домой!
Как обрадуется Джемма! А дети! Узнает ли он их вообще?
Стук в дверь отрывает Данте от его мечтаний. В приоткрывшуюся дверь просовывается седая голова хозяйки:
— Что вы скажете, мессер Данте, если к вам гости? Тут дожидаются двое каких-то солдат.
— Что им от меня нужно?
— Этого они мне не сказали — они желают говорить только с вами!
— Впустите же их, ради Бога!
В комнату вошли двое рослых красивых юношей, опоясанных мечами. Шлемы они держали в руках.
— Мир дому сему! — тихо, почти нерешительно сорвалось с их уст.
Поднявшись со своего места, Данте вгляделся в темные глаза юношей. «Мой старший выглядит сейчас, пожалуй, как вот этот!» — подумалось ему.
Почему молодые воины не сводят с него глаз, почему не говорят ни слова?
Наконец тот, что постарше, решился:
— Вы нас уже не узнаете?
— Неужели вы и в самом деле мои?..
— Отец! — в один голос выкрикнули оба.
Сдерживая рыдания, юноши обняли изгнанника отца, по впалым щекам которого струились слезы.
— Дети, это вы?! Ты, Пьетро, ты, Якопо?! Идите сюда, дайте вашему старику отцу как следует расцеловать вас! Бог мой, как я благодарен Тебе за то, что мне довелось их увидеть! Ну, рассказывайте, как дела дома, у матушки, у ваших сестер?
— Ах, отец, они просто истосковались по вас! Но мы уже давно не были во Флоренции. Нас ничто не могло больше удержать, мы должны были встать на чью-то сторону — и мы встали на вашу, отец, ибо вы пострадали незаконно!
— Да, — добавил Якопо, опасаясь, что брат перескажет все новости один, — поэтому мы отправились к благородному господину Угуччоне и принимали участие в битве при Монтекатини.
Данте не сразу осознал услышанное от младшего сына.
— Как, вы сражались под Монтекатини? И выбрались оттуда живыми?
— Как видишь, отец, только Якопо стрела задела правую руку. Якопо, покажи отцу это место… А другой рубанул мне мечом по плечу… но все обошлось, шлем у меня крепкий…
Изгнанник воздел руки:
— О Отец Небесный, как я Тебе благодарен!
— Флорентийцы только диву даются! Мы так смеялись, когда услышали, что они приговорили нас к смерти!
— Приговорили к смерти? Кто, кого?
— Ну, флорентийцы — нас!
— Да, с тех пор, как они приговорили меня к сожжению на костре, прошло уже немало лет!
— О, да ты ведь еще не знаешь самых последних новостей, отец! Костра нашим милым согражданам, оказывается, уже недостаточно — теперь они не только собираются сжечь вас, но и отрубить голову! Вам и нам обоим!
— И вам, моим сыновьям?!
— Да, поскольку мы встали на вашу сторону, как стало им известно. Один из ваших друзей переписал этот приговор и прислал копию нам. Вот, взгляни — я всегда ношу его с собой как талисман!
У Данте вдруг снова защемило сердце. Неужели эта ненависть никогда не затухнет? Его, верного сына своей родины, который все свои силы употребил на ее благо, неблагодарное отечество преследует, угрожая огнем и мечом!
Изгнанник взял из рук Пьетро мятый лист и прочитал приговор. Он был подписан наместником короля Роберта Неаполитанского, которому флорентийцы вручили право руководить своей республикой. В третий раз Данте Алигьери вместе со своими товарищами по несчастью, белыми и гибеллинами, приговаривается к изгнанию, во второй раз — к смерти! «Если они окажутся в нашей власти или в руках республики Флоренция, их надлежит доставить к месту казни и отделить им головы от туловища, чтобы они умерли. Чтобы они не кичились своим неповиновением, мы объявляем их, кроме того, вне закона, как лично, так и их движимое и недвижимое имущество, поскольку они презрели законы республики и отказались от уплаты наложенного штрафа».
С насмешливой улыбкой отец Данте вернул прочитанный лист своему старшему сыну.