Данте

по древневавилонской и Дантовой мудрости[18].

Люди, растения, животные, звезды – все явления мира – для Данте, как для древних Египтян, – иероглифы, священные письмена, начертанные Божьим перстом; вещие знаки, знамения, символы. Все всему отвечает; все сквозь все просвечивает. Тело мира, тусклое для нас, как булыжник, для Данте прозрачно, как драгоценный камень.

Вещее знаменье неба на земле повторяется;
Вещее знаменье земли повторяется на небе, —

эту древневавилонскую клинопись лучше Данте не понял бы никто[19].

...Есть порядок вечный
Один повсюду; делает он мир
Подобным Богу. Высшие Созданья
Могущества Божественного след
Здесь, в небе, созерцая, постигают
Во всем одну божественную цель[20].

Бог прошел по миру и оставил следы свои в мире – символы. Дантова «Комедия» есть путь человечества по этим следам.

Что св. Бонавентура говорит о св. Франциске Ассизском, можно бы сказать и о Данте: «Следовал он за Возлюбленным, по запечатленным в твари следам Его, делая из всего лестницу, которой восходил к Нему»[21].

Смысл «Комедии» – «возводящий, анагогический, sensus anagogicus», по слову Данте: это и значит, что вся она – возводящая от земли к небу лестница, чья каждая ступень – символ.

...И увидел (Иахов) во сне: вот лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот Ангелы Божии восходят и нисходят по ней (Быт. 28, 12).

Виденное Иаковом во сне некогда увидят люди наяву.

Отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божьих, восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому (Ио. 1, 51).

Это люди видели, а потом перестали видеть и забыли. Данте первый это вспомнил сам и напомнил другим; снова увидел наяву вещий сон Иакова.

Когда душа моя вернулась к яви,
То понял я моих видений правду[22].

К яви – к действию – надо вернуться и нам, чтобы понять правду Дантова сна-созерцания, потому что «цель всего творения („Комедии“) – не созерцание, а действие».

Сколько миров, один или два? Ответом на этот вопрос решается все, что будет с нами не только в вечности, но и здесь, сейчас, на земле. Это надо знать так, как знает Данте, чтобы понять не отвлеченно-созерцательный, а жизненно-действенный, и всю действительность жизни меняющий смысл Комедии.

После Ньютона и Коперника рушилось бы, вместе с Птолемеевой системой, все строение Дантова мира – Ад, Чистилище, Рай, – если бы этот мир не был символичен – прозрачен и неразрушим, как алмаз.

Кто это понял, тот знает, что человеческая трагедия сделается «Божественной комедией», – Дантова мистерия осуществится в истории так, что вещий сон Данте наяву исполнится: чем спасся один человек, спасется и все человечество. К этому спасению найденный в Святой Поэме путь – «всех чудес начало – Три в Одном».

II ВОСКРЕШЕНИЕ МЕРТВЫХ

«Вывести человека из состояния несчастного, в этой жизни (земной), in hac vita, и привести его к состоянию блаженному есть цель «Комедии»[1]. Мог ли бы Данте разумно поставить себе такую неимоверную, превосходящую силы не только одного человека, но и всего человечества, цель, если бы не был уверен, что воля его, стремясь к этой цели, совпадает с какою-то действующею в мире Высшею Волей?

«Бог... поставил человеку две цели: счастье в жизни земной... знаменуемое Раем Земным, и вечное блаженство... знаменуемое Раем Небесным»[2]. Чувствует ли Данте всю режущую остроту, новизну, необычайность и грозную ответственность того, что он здесь утверждает как «новую, никогда еще людьми не испытанную истину»? Помнит ли, что этого не утверждал – не испытал никто из святых, за последние десять-одиннадцать веков христианства, кроме, может быть, двух противоположно-ближайших к нему, таких же одиноких и непонятых, как он, – св. Бернарда Клервосского и св. Франциска Ассизского? «Будет Рай земной» – этими тремя словами Данте уничтожает десять-одиннадцать веков христианской святости, или сам уничтожен ими. В религиозном опыте святых утверждается блаженство небесное, купленное жертвой всех радостей земных; но если не тщетно прошение молитвы Господней: «Да будет воля Твоя и на земле, как на небе», то Царство Божие будет не только на небе, но и на земле – это люди помнили два-три века христианства, а потом забыли. Данте первый вспомнил сам и другим напомнил.