Данте Алигьери

— Портинари — богачи, — проговорила нянька, зевая, — у них и платья красные, и пироги с пряностями. А твой отец, хоть и гордый аристократ, такого себе позволить не может. Смотри, не бегай к ней, выдерет он тебя, как пить дать!

— Но ты же не выдашь меня, правда?

— Правда, правда… — Она потрепала его по затылку. — Иди спать, завтра чуть свет на мессу.

Мальчик поднялся в свою комнату под самой крышей. Быстрые сумерки уже охватили город. Где же отец с мачехой? В ночное время ходить по улицам запрещено. Или в праздник все же есть послабление?

Он лег на кровать под балдахином, совсем недавно казавшуюся ему верхом роскоши. Та и вправду стоила немало. И на стенах спальни висели дорогие каполетти — ковры, крепившиеся к камню коваными крючьями. А у многих ведь и вовсе не было никаких кроватей. В домах ремесленников мебели не знали. Какой же тогда должна быть кровать Беатриче? Наверное, полог ее выткан из золотых нитей, перина набита пухом райских птиц, а вместо одеяла спящую девочку укрывают небесные облака. И, конечно, нужно немедленно почитать про этого Энея. Прямо завтра же…

С такими мыслями Данте заснул. Ночью его несколько раз будил голос отца, раздраженно выговаривающий Паоле. Она жалобно оправдывалась, сквозь сон мальчик вроде бы слышал свое имя. Но утром все ночные воспоминания заглушили беспощадные голоса колоколов.

Семейство помчалось на мессу в полном составе. После службы немного погуляли по городу. Мачеха показала Дуранте майского короля с королевой, выбранных накануне, и свежепосаженное дерево. Гирлянд на нем висело больше, чем листьев. А король с королевой и вовсе не впечатлили.

Проходя мимо дома Портинари, мальчик невольно замедлил шаги. Отец заметил это и усмехнулся. «Может, совпадение?» — подумал Данте, но сердце неприятно сжалось. Патер пошел дальше, ничего не сказав. Однако, когда вернулись домой, вызвал сына к себе в кабинет.

— Растет первенец… — неопределенно начал отец. Мальчик почувствовал себя беззащитным под его пристальным взглядом. Застыл, пытаясь угадать, какое прегрешение совершил и как его за это накажут. — Взрослеет, — продолжал родитель, — уже начал понимать, зачем нужны бабы.

Щеки Дуранте вспыхнули от негодования. В глазах затаились злые слезы. Ненавистный отцовский голос продолжал буравить слух:

— Это неплохо, когда мальчику нравятся женщины. За городской стеной живет много красоток, которые делают для мальчиков всё, что те попросят, хе-хе. Только ты еще маловат. Дорасти хотя бы до двенадцати, и я отведу тебя туда. Жену тебе я тоже уже присмотрел — красавицу из дома Донати. Через пару лет пойду, официально договорюсь с ее отцом, он точно мне не откажет. А к Портинари не ходи. Не наш круг. Вот так-то, хе-хе. Ну, иди, играй в мяч.

Лучше бы сто розог, чем такой разговор! Мальчик вылетел из отцовского кабинета и, забившись под лестницу, беззвучно зарыдал. Немного успокоившись, он стал думать: откуда отец узнал? Его же не было дома, когда они с Биче сидели во дворе. Неужели Паола нарушила обещание и предала?

В бешенстве он влетел на кухню. Служанка толкла в ступке мясо для пирога. Под ее глазом чернел синяк.

— Ты сказала ему про Беатриче?! — Слезы мешали говорить. Дуранте яростно шмыгнул носом. — Ты предательница!

— Да не говорила, зачем говорить… — испуганно забормотала она, — папаша твой выгнать меня хотел, пью вроде как много, а куда мне идти, если выгонит?

Мальчик всхлипнул:

— Так говорила или нет?

— Он мне еще пригрозил, твой папаша, что погонит меня голую по городу, кто же меня тогда возьмет в прислуги? Не плачь, вот сейчас пирожка тебе испеку…

Он решительно вытер слезы и посмотрел ей прямо в глаза:

— Знаешь, почему самый большой грешник — Люцифер? Потому, что он предал.

Паола низко согнулась над ступкой, изо всех сил перемешивая будущую начинку. Данте выскочил из кухни и помчался к себе под крышу. Там он упал на колени перед темным прикроватным распятием и надолго замер.

«Господи! Да будет Твой суд справедливым! Да сбудется воля Твоя! Да не избегнет грешник расплаты!»

Помолившись, он лег в постель и ощутил знакомые признаки лихорадки. Она накрывала жарким дыханием. Целые вереницы коралловых шариков со свистом уносились через коническую воронку к центру Земли. На высоко парящих белых облаках сидела девочка в алом платье и говорила о вечности. Где-то далеко на краю появилась яркая комета и начала неудержимо расти, превращаясь в дракона, готового поглотить всех… но тут запекшихся губ коснулась прохладная струйка из глиняной кружки.

А дом Алигьери жил обычной жизнью, наполненный топотом маленькой Гаэтаны, плачем младенца Франческо, голосами, грохотом на лестнице за дверью, запахом подгорелого пирога…

Помилуйте, но почему же такой дым повсюду? Паола совсем не следит за своей стряпней? Раньше такого не случалось. Вот и мачеха удивлена такой бесхозяйственностью. «Паола, как не стыдно! Пирог совсем сгорел!» — доносится ее недовольный голос. В ответ что-то кричат младшие служанки. «Да где же она, в конце концов?» — негодует мадонна Лаппа.