Данте Алигьери

За последние годы он приобрел во Флоренции немалое влияние. Правда, его скорее боялись, чем уважали. Он окружил себя отчаянными головорезами, которым ничего не стоило совершить набег на дом какого-нибудь неугодного пополанина или даже аристократа, поджечь его или разгромить. Когда мессир Корсо проезжал со своей свитой по флорентийским улицам, многие выкрикивали: «Да здравствует Барон!»

Джемма приходилась ему троюродной сестрой. Она виделась со своим знаменитым братом только по случаю — в церкви или на праздниках, и так же, как многие флорентийцы, побаивалась его. Прежде чем попросить его о помощи, она долго колебалась. Но кроме него обратиться было не к кому. Старый Манетто лежал, сраженный апоплексическим ударом. А сносить насмешки Лаисы ей было больше не под силу.

Корсо, лежа на кровати, пускал лезвием кинжала солнечных зайчиков.

— Дочь вашего родственника, мессира Манетто Донати, — доложил слуга. Барон кивнул, продолжая следить глазами за пятнышками света. Скоро за дверью послышались легкие девичьи шаги. Джемма минуты две нерешительно топталась за дверью. Корсо в это время пытался убить муху плевком. Получилось только повредить крыло. Насекомое взлетело, но как-то криво. Не вписавшись в проем окна, шлепнулось на подоконник. В этот момент троюродная сестра наконец собралась с духом.

— Слава Христу! — поприветствовала она родственника.

— Во веки веков, — отвечал тот, пытаясь дотянуться до мухи кончиком кинжала. — Какая редкая птица ко мне пожаловала. С чем пришла, сестренка?

Она, смущаясь, развернула гобелен, который делала несколько месяцев. На тканой поверхности цвели цветы. Над ними летали райские птицы.

— Это вам, братец, я недавно выткала…

— Ну ничего себе! — Корсо разглядывал работу. Вещица выглядела на редкость изящно. — Не ожидал. Правда сама? И служанки не помогали?

— Нет, — кротко отвечала девушка.

— Не знал, что в нашем роду есть такие мастерицы. Прямо чудо!

— Я рада, что вам понравилось. Отец передает вам привет. А мне пора возвращаться к маме. Прощайте.

Произнося эти слова, она скорбно потупилась, став похожа на ангела с богатого надгробия. Корсо с интересом рассматривал ее.

— Послушай, — вдруг спросил он, — а с чего это вдруг тебе вздумалось дарить мне подарки? Мы с тобой вроде бы не слишком дружны. И почему ты пришла сама? Разве у вас в доме нет прислуги?

Джемма вздохнула так горько, что это походило на всхлип.

— Я хотела повидать братца и…

— Тебе не идет притворство, — перебил ее Барон, — давай, говори, с чем пришла. Видно же, что у тебя какой-то умысел. Говори, а то рассержусь.

— Понимаете… — Джемма замялась, — мой жених…

— Пьяница и разгильдяй? — хохотнул Корсо. — Сочувствую тебе, сестренка. Ничего не поделаешь, ты просватана. Теперь, чтобы отказаться, нужно заплатить кругленькую сумму, а то может дойти и до вендетты. Думаю, твои родители навряд ли согласятся на такое.

Проговорив сию тираду, Барон снова плюнул на несчастную муху, делающую попытки взлететь.

— Вы не так поняли меня, мессир Корсо, — робко возразила девушка, — я рада выбору моего отца. Молодой Алигьери — достойный человек, но… почему-то он не торопится связать себя узами брака. А мои годы идут. Мне уже двадцать, все подруги давно замужем. Вы — мой родственник, в городе вас все уважают, вот я и решилась… Вы могли бы, допустим… напомнить ему, что… — Совсем смутившись, она замолчала.

— О да, я могу напомнить! — подтвердил Корсо. — Не забудет до самой смерти. Только он у тебя гордый. Скажет мне что-нибудь некуртуазное, а я не смогу сдержаться и отвечу. Лучше уж послать к нему в качестве напоминальщиков моих приятелей. Правда, после разговора с ними его могут найти в канаве с перерезанным горлом. Тогда можно будет просватать тебя за кого-нибудь другого.

— Нет, нет, не надо, — испугалась Джемма, — пусть будет, как есть, я лучше подожду.

— Как знаешь, сестренка. — Барон, зевнув, спрятал кинжал в ножны. — Правда я бы на твоем месте не дожидался слишком долго.

…Жара стала терпимее, горожане понемногу выползали из жилищ. Через площадь навстречу Джемме шли два молодых человека, в одном из них она признала своего жениха, второй был ее родственник, поэт и пьяница Форезе Донати. Алигьери, посланный ей Богом в качестве предполагаемого спутника жизни, громко рассуждал об Аморе и возвышенной сущности женской красоты.

— Не… Джованна, все же, Джованна не в состоянии отвечать этому… как его, ик… идеалистическому построению миросозерцания… — перебил его Форезе. По голосу родственничка Джемма поняла, что тот, как обычно, пребывает под влиянием винных паров. — А вот… ик! Смотри! Дева, наделенная изящной поступью и… ой, какое знакомое лицо! Это же…

— Сия синьора прекрасна, — согласился Алигьери, — я не против почтить ее канцоной, разумеется, если она не против.

Данте решительно двинулся к Джемме, не обращая внимание на непонятные знаки, которые почему-то подавал ему приятель.

— Сальве[40], благородная дева, — начал он и осекся. Форезе, со всей силы толкнув его в бок, прошипел:

— Осел! Это же твоя невеста!

Данте покраснел: