Данте Алигьери

Произнося эти слова, она скорбно потупилась, став похожа на ангела с богатого надгробия. Корсо с интересом рассматривал ее.

— Послушай, — вдруг спросил он, — а с чего это вдруг тебе вздумалось дарить мне подарки? Мы с тобой вроде бы не слишком дружны. И почему ты пришла сама? Разве у вас в доме нет прислуги?

Джемма вздохнула так горько, что это походило на всхлип.

— Я хотела повидать братца и…

— Тебе не идет притворство, — перебил ее Барон, — давай, говори, с чем пришла. Видно же, что у тебя какой-то умысел. Говори, а то рассержусь.

— Понимаете… — Джемма замялась, — мой жених…

— Пьяница и разгильдяй? — хохотнул Корсо. — Сочувствую тебе, сестренка. Ничего не поделаешь, ты просватана. Теперь, чтобы отказаться, нужно заплатить кругленькую сумму, а то может дойти и до вендетты. Думаю, твои родители навряд ли согласятся на такое.

Проговорив сию тираду, Барон снова плюнул на несчастную муху, делающую попытки взлететь.

— Вы не так поняли меня, мессир Корсо, — робко возразила девушка, — я рада выбору моего отца. Молодой Алигьери — достойный человек, но… почему-то он не торопится связать себя узами брака. А мои годы идут. Мне уже двадцать, все подруги давно замужем. Вы — мой родственник, в городе вас все уважают, вот я и решилась… Вы могли бы, допустим… напомнить ему, что… — Совсем смутившись, она замолчала.

— О да, я могу напомнить! — подтвердил Корсо. — Не забудет до самой смерти. Только он у тебя гордый. Скажет мне что-нибудь некуртуазное, а я не смогу сдержаться и отвечу. Лучше уж послать к нему в качестве напоминальщиков моих приятелей. Правда, после разговора с ними его могут найти в канаве с перерезанным горлом. Тогда можно будет просватать тебя за кого-нибудь другого.

— Нет, нет, не надо, — испугалась Джемма, — пусть будет, как есть, я лучше подожду.

— Как знаешь, сестренка. — Барон, зевнув, спрятал кинжал в ножны. — Правда я бы на твоем месте не дожидался слишком долго.

…Жара стала терпимее, горожане понемногу выползали из жилищ. Через площадь навстречу Джемме шли два молодых человека, в одном из них она признала своего жениха, второй был ее родственник, поэт и пьяница Форезе Донати. Алигьери, посланный ей Богом в качестве предполагаемого спутника жизни, громко рассуждал об Аморе и возвышенной сущности женской красоты.

— Не… Джованна, все же, Джованна не в состоянии отвечать этому… как его, ик… идеалистическому построению миросозерцания… — перебил его Форезе. По голосу родственничка Джемма поняла, что тот, как обычно, пребывает под влиянием винных паров. — А вот… ик! Смотри! Дева, наделенная изящной поступью и… ой, какое знакомое лицо! Это же…

— Сия синьора прекрасна, — согласился Алигьери, — я не против почтить ее канцоной, разумеется, если она не против.

Данте решительно двинулся к Джемме, не обращая внимание на непонятные знаки, которые почему-то подавал ему приятель.

— Сальве[40], благородная дева, — начал он и осекся. Форезе, со всей силы толкнув его в бок, пришипел:

— Осел! Это же твоя невеста!

Данте покраснел:

— Простите меня, синьора, я так спешу нынче! До встречи! — пробормотал он виновато и быстро ретировался в ближайший переулок. Толстяк догнал его не сразу — видимо, заглаживал родственной беседой неприятное впечатление. Наконец послышались его шаги и шумное дыхание. Алигьери не обернулся, продолжая неторопливо идти.

— Еще и отворачивается! — возмутился Форезе. — Нет чтобы «спасибо» мне сказать! В следующий раз будешь сам выпутываться, посмотрим, как у тебя получится.

— Ты преувеличиваешь, Биччи, — скучающим тоном возразил Данте, — что я такого сделал? Ну не узнал ее! Разве мы часто видимся?

— Все же у тебя не армия невест, а всего одна. Мог бы и запомнить. А не восхищаться у нее на глазах Джованной.

Данте сказал, вложив в свой голос как можно больше назидательности:

— Ты же не боишься, будучи женатым, ходить к девкам. Ах, бедная твоя жена, пока ее муж поит вином падших женщин, у нее нет даже денег на дрова, ночами она дрожит от холода, протягивает руку, дабы нащупать муженька. Разумеется, его нет. Он развлекает жриц любви.

Форезе нахмурился, собираясь гневно ответить. Но добродушный характер и лень перевесили. Толстяк, привалившись к стене ближайшего дома, сделал трагическое лицо.

— О да, мы страшно бедны. — Он всхлипнул. — И к продажным дамам мне приходится ходить с единственной целью: согреться. Нелла поделилась бы со мной одеялом, но за ней строго следит ее мать. Старая карга ненавидит меня за то, что я помешал ей выдать дочку за одного из графов Гвиди. Понимаешь?

Алигьери солидно кивнул.

— Только ты понимаешь меня! — прорыдал Форезе. — Кстати, — переменил он тон, — если жена не нащупала меня, это еще не значит, что я у проституток. Может, я пошел на заработки. Однажды так оно и было. Вот слушай: