Данте Алигьери

— Девятого числа девятого месяца. — Голос Данте прозвучал неузнаваемо. — Вот они, те девятки, которые я искал…

Он накрыл голову руками, будто защищаясь от удара, и затих, вздрагивая от сотрясающих тело рыданий.

— Господь милостив, радуйтесь! — шепотом сказал лекарь. — Ваш брат и сын не хохочет, а плачет. Это вполне подобает случаю, а значит, он не потерял рассудка.

* * *

Завершим эту печальную главу биографии нашего героя его собственными словами из «Новой жизни». Скорбя, он пытается найти утешение в умозрительных конструкциях и числах, которым придает тайные смыслы. В этом свойстве магического мышления угадывается логика, которая потом приведет Данте к созданию величественного и математически стройного мира «Божественной комедии»:

«Так как число „девять“ встречалось нередко в словах моих и раньше, уместно будет, как мне кажется, отметить, что в ее отбытии это число имело большое значение, и поэтому надлежит сказать и здесь то, что соответствует моему намерению. Поэтому прежде всего я скажу, какую роль число „девять“, столь ей дружественное, играло в ее успении.

Я говорю, что, если считать по обычаю Аравии, ее благороднейшая душа вознеслась в первый час девятого дня месяца; а по счету, принятому в Сирии, она покинула нас в девятом месяце года, ибо первый месяц там Тизирин первый, называемый у нас октябрем; а по нашему исчислению, она ушла в том году нашего индикта, считая от Рождения Господня, когда совершенное число завершилось девять раз в том столетии, в котором суждено ей было пребывать на этом свете, она же принадлежала к роду христиан тринадцатого века.

Причина, по которой число „девять“ было особенно ей любезно, быть может, следующая: согласно с Птолемеем и христианской истиной девять — число движущихся небес, а, согласно с общим мнением астрологов, упомянутые небеса влияют на дольний мир в соответствии с их взаимной связью; отсюда следует, что число это было столь ей свойственно, ибо при ее зачатии все девять небес находились в совершеннейшей взаимной связи. Вот одна из причин; но, рассудив утонченнее и не отступив от непреложной истины, число это было ею самой; я говорю о сходстве по аналогии и так понимаю. Число „три“ является корнем девяти, так как без помощи иного числа оно производит девять; ибо очевидно, что трижды три — девять. Таким образом, если три способно творить девять, а Творец чудес в Самом Себе — Троица, то есть Отец, Сын и Дух Святой — три в одном, то следует заключить, что эту даму сопровождало число „девять“, дабы все уразумели, что она сама — девять, то есть чудо, и что корень этого чуда — единственно чудотворная Троица. Быть может, более утонченные в мыслях люди смогли бы прибегнуть к еще более сложным доводам, однако я привожу тот, который пришел мне на ум и который наиболее мне нравится».

Глава восемнадцатая. Круг третий

«Когда она покинула этот век, весь упомянутый город предстал глазам как вдовица, лишенная всякого достоинства. Еще исходя слезами в опустошенном городе, я написал к земным владыкам о его состоянии, взяв следующее начало у Иеремии: „Quomodo sedet sola civitas“». Это тоже строки из «Новой жизни». И стоит им верить, ведь в них говорится о публичном поступке довольно известного человека. Вряд ли бы он стал приписывать себе такой громкий и неординарный поступок без всякого основания.

Наш герой действительно находился в состоянии аффекта до такой степени, что личное горе показалось ему общественным бедствием, и он написал официальные письма-оповещения о смерти Беатриче всем крупным политикам и просто именитым людям, о которых знал.

Он даже начал рисовать углем на дощечке. И каждый раз у него выходил ангел.

Все это выглядит занятно и романтично, но друзья и родственники поэта, конечно же, пришли в ужас от такого неадекватного поведения.

* * *

Мадонна Лаппа пребывала в отчаянии. Пасынок, видимо, все же сошел с ума. Он нанял нарочных и послал их к градоправителям всех италийских республик с вестью о смерти своей возлюбленной. Он подавал эту новость в качестве вселенской катастрофы. Каждое письмо начиналось цитатой из плача Иеремии: «Как в одиночестве сидит град, некогда многолюдный, он стал как вдова, некогда великий между народами».

Некоторых курьеров мачеха успела перехватить и объяснить им, что отправитель не отдает отчета в своих поступках, но большинство писем ушло к адресатам. Бедная женщина не спала ночей, не зная, каких бед теперь ожидать, но властители не заметили отчаянных посланий влюбленного флорентийского аристократа. Немного успокоившись, мадонна Лаппа переключилась на лечение несчастного пасынка. Потратив все силы на писание и отправление писем, он впал в апатию.

Глаза воспалились и сильно болели от слез. Он уже давно не мог ни читать, ни даже выходить на улицу. К тому же навалилась страшная слабость. Он ненавидел себя за такое состояние и не знал, как его побороть. Далеко за полночь, смертельно измученный, проваливался в глухой сон без сновидений, а поутру просыпался с той же мыслью: «Ее нет больше».