Данте Алигьери

Упрекать себя в ее смерти он перестал. Ему рассказали, что она с детства страдала чахоткой и даже до своих двадцати четырех дожила чудом. Никому в голову не приходило считать ее больной по причине жизнерадостного нрава и крепости духа, удивительной для молодой и очень богатой аристократки.

Данте никак не мог простить себе малодушия, из-за которого прекратил общение с Благороднейшей в последний год ее жизни и предпочел ее дамам, гораздо менее достойным. А главное — с ее уходом для него был потерян всякий смысл собственного существования.

Он медленно угасал. Целые дни проводил на кровати в полудреме. Мир видений надвигался на реальность неуклонно, словно вечерние сумерки. Ему виделись пустынные дороги, уходящие к облакам. По ним бродили босые простоволосые женщины со скорбными лицами. Время от времени из-за горизонта появлялись стаи черных птиц. Шумно хлопая крыльями, они настигали женщин и падали замертво, осыпая будто пеплом иссушенную землю. И он бродил с этими женщинами и птицами между небом и землей в поисках души возлюбленной и нигде не мог найти ее.

А в это время вокруг постели Данте суетились родственники и друзья. Даже Джованна пришла, не побоявшись пересудов. Лекаря-банщика давно уже сменил доктор медицины, лучший во Флоренции, но и он не мог задержать жизнь, уходящую из тела Алигьери.

— Неужели он не доживет до Рождества? — всхлипывала мачеха.

Раньше мадонна Лаппа не особенно любила пасынка, но к старости сердце ее смягчилось. К тому же, несмотря на бесконечные поэтические попойки, он все же неплохо вел семейные дела. Родовые земли и дома давали доход даже больший, чем при старом Алигьеро. Ее родной сын оказался куда менее предприимчивым.

— Боюсь, о Рождестве речи не идет, — вздохнул доктор медицины, — он ведь совсем не ест. При таком истощении ему недотянуть и до второй недели Адвента.

…Наконец все ушли из комнаты, оставив под дверью служанку — на случай, если больной захочет пить. Липкая мгла видений на время оставила Данте, и он с некоторым удивлением рассматривал знакомые предметы.

Тут дверь открылась без скрипа и вошел Луций.

За эти 12 лет птичник совершенно не изменился. Такой же поджарый с худощавым лицом — аристократично-благородным с одной стороны и страшно изуродованным — с другой. Он приветственно кивнул, мутно мелькнув бельмом. Пройдя к столу, по-хозяйски уселся прямо на столешницу. Поинтересовался, разглядывая лист бумаги с недописанной канцоной:

— Ну что же ты, умираешь, значит? А какой в том смысл?

— Моя возлюбленная мертва, — ответил Данте, удивляясь легкости, с которой произносились слова. После того обморока он обычно говорил с трудом. — Мой город опустошен, как вдовица, лишенная всякого достоинства. Зачем мне жить?

— Опустошен не город, а твоя душа, — возразил птичник, — а все потому, что ты зарыл в землю свой главный талант. Ты ведь можешь властвовать над происходящим, а вместо этого — покоряешься ему. Все могло произойти совсем по-другому. Симон деи Барди мог стать изгнанником, а Джемма — умереть, отравившись несвежей пищей. А тебя могли ранить в сражении и отвезти в больницу Фолько Портинари, где тебя выходила бы его благочестивая дочь.

— Замолчи, — прервал его Данте, — зачем мне слушать, как могло бы случиться, когда оно уже случилось?

Луций пронзительно глянул единственным глазом:

— Даже сейчас ты можешь встретиться с ней, поверь мне.

— Когда я закончу земное существование? — усмехнулся больной. — Так к этому все идет, недолго уже осталось.

Птичник повернулся изуродованным профилем. Алигьери показалось, что глаз, подернутый бельмом, ожил, приняв лукавое выражение.

— И вовсе не нужно умирать. — Он заговорщицки подмигнул. — Главное, начать правильно действовать. Тебе покорятся другие миры. Если захочешь — я помогу. Ты знаешь, как меня найти.

— Так что же мне делать? — с мольбой в голосе спросил Данте.

— Найди меня и спроси. Ты знаешь, как.

С этими словами Луций встал и внезапно пропал.

…Служанка, невесть почему задремавшая среди дня под дверью больного, пробудилась от криков. Поспешно вскочив, она вбежала в комнату. Хозяин скорчился на кровати, с ужасом прижимая к груди распятие:

— Пина, зачем ты позволила ему войти ко мне?

— Кому? — перепугалась девушка.

— Этому… кривому… ты видела его?

Служанка расплакалась:

— Господин, простите! Сон нашел на меня, не знаю почему. Не наказывайте, Христом молю!

На шум прибежала мадонна Лаппа. Оглядела больного, выглядевшего еще более удручающе, чем вчера. Задумалась, не позвать ли священника.

— Лучше принесите поесть, — слабым голосом попросил Данте.

— Пресвятая Дева, неужели?! — обрадовалась мачеха. — А что именно тебе приготовить? Может, седло ягненка? Или яблочный пирог?

— Мне по-прежнему противен вид любой еды, — признался пасынок, — но вид ада еще отвратительнее. Поэтому буду стараться не умереть. Принесите, что есть.