Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех

Здесь изнемог высокий духа взлет;
Но страсть и волю мне уже стремила,
Как если колесу дан равный ход,
Любовь, что движет солнце и светила.

[Здесь, в этот момент полного приобщения к Истине и Красоте, полного слияния с ними мой поэтический дар потерял всякую силу, оказался больше не нужен.

Потому что «любовь, что движет солнце и светила», то есть Бог, Источник и Первооснова движения всей Вселенной, точно так же, как и движения одного волоса на нашей голове, уловила мою «страсть и волю», мое желание, и «стремила» их, кружила, словно колесо, в полной гармонии со Вселенной, точно так же, как девять небесных сфер (колесо здесь символизирует небо) беспрестанно вращаются, чтобы достичь полного и абсолютного единения с Сущим и Тайной: так вот, на миг мне была ниспослана благодать стать частью этого движения, то есть Божественной жизни.]

Здесь больше не нужен разум, здесь отступают все слова, здесь знание и любовь, то есть участие в движении Бога, Который движет все, потому что все движется, чтобы участвовать в Божественном движении, полностью совпадают. Больше нет пути, который предстоит пройти, больше нет разума в традиционном понимании, которым нужно руководствоваться, больше нет слов, которые бы в бесконечном приближении стремились выразить Истину. Здесь все наполнено светом, все — Красота и Истина. Больше не нужно прилагать усилий, любовь и познание полностью совпадают. Любить — значит познавать, познавать — значит любить (мы по-настоящему познаем только то, что любим, а по-настоящему любим только то, что познали, учит нас блаженный Августин)[302].

Но если мы начали постигать эту динамику, нам необходимо перечитать «Божественную комедию» с начала. «Земную жизнь пройдя до половины» — вы чувствуете, что вы теперь по-другому прочли бы эти слова? Если ставка в игре такова, если возможно достижение такого опыта, возникает желание пройти этот путь заново, чтобы понять еще больше. Потому что благодаря достигнутому нами пониманию мы видим, что каждый устойчивый образ, каждая отсылка, каждое слово, зеркально отражающиеся от одной кантики к другой, составляют узор, говорящий о том, что жизнь в этом мире может стать постижением рая, при котором истинное познание и истинная любовь, как правило, совпадают.

Но, повторю и на этом завершу, не будем забывать, что мы говорим о жизни в этом мире. Которая может быть адом, чаще всего это чистилище, но иногда в нее врываются куски рая такой ясности и красоты, такой гармонии, что они оправдывают и все остальное.

Эпилог. «Что общего у нашего сердца со звездами?» [303]

Франко Нембрини: Сегодняшняя встреча завершает цикл бесед, начавшихся с вопроса: что общего у нас со звездами?

Как я многократно упоминал, образ звезд — «Солнца и светил», — завершающий три кантики, играет решающую роль во всем произведении. Я всегда полагал, что, делая такой лексический и поэтический выбор, Данте некоторым образом сосредоточил в нем тему, суть того, что он хотел до нас донести: что сердце человека, путь каждого из нас связаны с Бытием, с Тайной, на которой держится вся Вселенная.

Открывая нашу встречу, которая пройдет в форме диалога между мной и астрофизиком Марко Берсанелли, ограничусь коротким вступлением.

Для описания поэзии Данте исследователям пришлось прибегнуть к определению, применимому только к нему: всеобъемлющая. Его поэзия носит всеобъемлющий характер, потому что его взгляд на вещи позволяет увидеть действительность, словно ее «любовь как в книгу некую сплела»[304], словно все слито воедино. После Данте что-то изменилось, это единство оказалось расколотым.

Доказательством тому служит литература. Если говорить об основных вехах этого раскола, я бы начал с Петрарки, которому уже сложно собрать воедино разрозненные фрагменты жизни: представление о славе борется с представлением о любви в том виде, в каком он понимает любовь, а также с представлением о святости. Еще острее ощущается этот разлом в великой поэзии Возрождения: человек утрачивает даже собственный разум. Ему хотелось бы жить, как Данте, и чтобы его донной была Беатриче, он по-прежнему стремится к «ангельской донне» — недаром главную героиню «Неистового Роланда» зовут Анжелика, — но Роланд неистов, он впал в безумие.

Литература показывает, как нарушается целостность самосознания героя и как в то же время он перестает воспринимать в единстве и явления внешнего мира. Вспомните Макиавелли с его идеей политики, отделенной от морали.

В результате мы получаем картину сегодняшней жизни: все чудовищно разобщено, отдельные части больше не образуют целого, кажется, что вещи более ничем между собой не связаны. Как же это отличается от того, что мы читаем у Данте!