Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех

Я начал так: «О, знал ли кто-нибудь,
Какая нега и мечта[104]

какаяИх привела на этот горький путь!»

Вот это слово: мечта, желание. Данте говорит: «Вергилий, ты представляешь, каково желание, приведшее их сюда?» Ведь оно по своей природе благое, доброе: Бог окружил нас привлекательностью. Мы не можем не видеть ее: Он создал нас такими! Мы не в состоянии притворяться, что ничего не происходит. Если мимо проходит красивая женщина, невозможно сказать: «Какая уродина!» Я говорю: «Она прекрасна!» Если мне встречается интересный мужчина, я не стану говорить: «Как он гадок!», я говорю: «Какой импозантный человек!» Жизнь наполнена благой привлекательностью, это справедливо, это правильно, потому что Бог создал нас такими. Поэтому Данте восклицает: «Это желание, это стремление к благу, к счастью, к совершенству привлекло их друг к другу, привело их „на этот горький путь“. Почему?»

Потом, к умолкшим слово обращая,
Сказал: Франческа, жалобе твоей
Я со слезами внемлю, сострадая.

Данте не отступается, он хочет понять; он вопрошает: «Что-то не сходится: следовать за привлекательностью, природа которой блага, чтобы она убила тебя? Что не так? В чем ошибка?» Он словно просит Франческу: «Объясни мне подробно, где, как, когда, почему, что вы сделали? Есть ли что-то определенное, что было причиной перехода от добра ко злу, из-за чего хорошее стало плохим, и то, что должно было привести к счастью, привело к смерти? Я хочу знать, есть ли этот поворотный момент. Я весь внимание».

Но расскажи: меж вздохов нежных дней,
Что было вам любовною наукой,
Раскрывшей слуху тайный зов страстей?[105]

«Когда вы встретились и по праву почувствовали тягу друг к другу, полюбили друг друга, как получилось, что это „по праву“ испытываемое чувство (я настаиваю — по праву, ибо благо привлекательно по своей природе, как и все благие вещи, которые им наделены), тот путь, что должен был привести вас к счастью, привел на распутье?» И желание стало двусмысленным, сомнительным.

Трижды мы встречаем слово disio: используя его три раза, Данте как бы прочерчивает траекторию желания, траекторию разрушения. Сначала это просто желание, и следовательно, благое, затем оно становится «сомнительным». То есть был момент, когда они могли выбирать: желание как возможность блага или как возможность зла. Но когда и как это произошло? Данте хочет понять это. Как праведное чувство уступило сомнительному желанию и даже возможности зла?

И мне она: Тот страждет высшей мукой,
Кто радостные помнит времена
В несчастии; твой вождь тому порукой.

Нет в жизни ничего мучительнее, чем вспоминать об утраченном счастье, и Вергилию это хорошо известно.

Но если знать до первого зерна
Злосчастную любовь ты полон жажды,
Слова и слезы расточу сполна.

Ее краткий рассказ — удивительный образец тонкого понимания психологии: изящные и точные выражения, безошибочный выбор эпитетов, где все служит тому, чтобы сказать не говоря, а только намекая.

В досужий час читали мы однажды
О Ланчелоте сладостный рассказ;
Одни мы были, был беспечен каждый.

«Одни мы были» — выбор первый: человек таится, не показывается… «Одни мы были, был беспечен каждый». Она, разумеется, утверждает, что уединялась с ним для чтения прекрасных книг; это все равно что сказать: он хороший, умный, понимающий, он хорошо относится ко мне, что может быть лучше, чем быть с ним и читать что-то вместе? Но что они читают? Подумать только, историю Ланселота. И Ланселот, все знают, это тот, с кем Гвиневра изменяет королю Артуру. Это в некотором роде худшее из предательств — предательство царствования, предательство высшего земного делания, которое Бог может доверить человеку: управлять ради всеобщего блага. И надо же, они читали именно историю Ланселота и Гриневры. Как не сказать: вот тоже выбор. Впрочем, это несколько противоречит словам Франчески о «беспечности», как если бы она говорила: «Послушай, я все могла себе представить, но чтобы все так закончилось… Я и подумать не могла»… Ну, разумеется…

Над книгой взоры встретились не раз,
И мы бледнели с тайным содроганьем;