Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех

На мой взгляд, вот что такое Данте: это принятый вызов, который он бросает всем. Это не гордыня и не попытка встать на место Бога, решить все проблемы собственными скромными силами; это способность довериться, это душевная рана, это крик и настоящая боль, это вопрос, звучащий из глубины обстоятельств и обращенный к этим обстоятельствам. Пожалуй, вот что значит «выбрать новую дорогу», которую предлагает Данте.

Песнь XXXIII. «Отец, ешь нас, нам это легче будет»

Прежде чем приступить к этой песни, мне хотелось бы напомнить о важном выводе, сделанном после встречи с Одиссеем. Следующая история, связанная с графом Уголино, поистине ужасна и не может не вызвать у Данте жалости. Он взволнован и сопереживает всем сердцем, встречаясь с такими персонажами, как Паоло и Франческа, но в случае с Уголино вопрос предательства стоит особенно остро.

Любовь Паоло и Франчески, которая кажется исполнением желания, на самом деле предает это желание; Одиссей, который, казалось бы, верен своему желанию, предает его и оказывается в аду. Граф Уголино, охваченный вечной ненавистью к убийцам своих детей, тоже находится в аду из-за предательства. А сам Люцифер — предатель по определению…

Понятие предательство является ключевым для ада. Но оно не менее важно и в жизни. «Божественная комедия» показывает мир не только потусторонний, но и посюсторонний, судьбу человека. К каждому обращает Данте призыв пройти вместе с ним его личный путь и почувствовать, что адом может быть и земной способ существования каждого из нас.

В последних двух песнях «Ада» мы встречаемся со зловещей недвижимостью проклятых: ад — вечное распятие, пригвождение человека к его греху, к его ограниченности и предательству.

Последние строки песни тридцать второй предваряют рассказ графа Уголино описанием вселяющего ужас зрелища.

Мы находимся в самой нижней части ада, рядом с чудовищной карикатурой на Бога — дьяволом, своими шестью крыльями создающим ветер, от которого леденеет все вокруг. В этой адовой бездне, средоточии зла, нет огня, как ни странно. Только вечная мерзлота, только безжизненная материя. Ад издавна ассоциировался с огнем, но огонь также символ любви, символ того, что живет, того, что обжигает, того, что во благо или из-за зла угасает. Христос говорит Своим ученикам: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк. 12: 49). Не жизнь правильнее соотнести со льдом: лед, стужа — это еще и отсутствие жизни. В этом бескрайнем ледяном пространстве свое наказание получают предатели. Здесь перед Данте и Вергилием предстало жестокое и кровавое зрелище.

Мы отошли, и тут глазам моим
Предстали двое, в яме леденея;
Один, как шапкой, был накрыт другим.

[Двое примерзших головами друг к другу;

один — в яме по пояс, другой — сверху.]

Как хлеб грызет голодный, стервенея,
Так верхний зубы нижнему вонзал
Туда, где мозг смыкаются и шея.

Грешник грызет голову другого грешника… Данте приводит аналогичный пример дикой жестокости из классической литературы: царь Халкидона, победив одного из своих врагов, чтобы выразить свою ненависть к нему, повелел принести агонизирующее тело неприятеля и стал грызть его голову.

И сам Тидей не яростней глодал
Лоб Меналиппа, в час перед кончиной,
Чем этот призрак череп пожирал.
«Ты, одержимый злобою звериной
К тому, кого ты истерзал, жуя,
Скажи, — промолвил я, — что ей причиной.
И если праведна вражда твоя, —
Узнав, кто вы и чем ты так обижен,
Тебе на свете послужу и я,
Пока не станет мой язык недвижен».

[Давай договоримся: ты объяснишь, кто вы и что он сделал тебе, чтобы заслужить такую ненависть, и если правда на твоей стороне, то я, вернувшись в мир, буду всем рассказывать об этом, «пока не станет мой язык недвижен» (такая мысль — «буду говорить, пока не утрачу дар речи» — встречается в произведении несколько раз).]

Итак, песнь тридцать третья открывается рассказом графа Уголино.

Подняв уста от мерзостного брашна,
Он вытер свой окровавлéнный рот
О волосы, в которых грыз так страшно…

Грешник прерывает свою зверскую, дикую трапезу, отирая рот волосами несчастного, чью голову он грыз.