Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех

Дело не в накоплении знаний, а в обладании истинным знанием. Не в скольжении по поверхности, а в способности проникнуть в глубины. Вот почему мне словно чего-то недоставало! Одиссей оставил жену, отца, сына, подчиняясь своему желанию; но разве так должно быть? В самом тексте есть нечто противоречащее такому благородству, что-то, из-за чего такое исследование Земли кажется мне ничтожным предприятием. И тогда я перечитываю отрывок, где трижды используется прилагательное «малый» («Тот малый срок, пока еще не спят; На малом судне выйдя одиноко; Товарищей[119] так живо укололи / Мои слова[120] и ринули вперед»). Есть что-то ничтожное в таком предприятии, что-то, чему не веришь: сколько ни езди по всему миру, все равно будет мало.

Снова вспоминаю слова Леопарди из его «Дзибальдоне»: «…невозможность удовлетвориться ни единой земной вещью, ни даже всею землей целиком [и даже обойти ее всю вдоль и поперек], осознание неизмеримой обширности пространства, бесконечности и бесчисленности миров и понимание того, что все мало и крохотно по сравнению с силами моей души. Представлять себе бесчисленные миры и бесконечную Вселенную и чувствовать, что наша душа и наше желание гораздо больше этой Вселенной; постоянно обвинять вещи в их недостаточности и ничтожности, мучиться от отсутствия, пустоты и поэтому от скуки кажется мне самым большим признаком величия и смирения, затаившихся в человеческой природе»[121].

Все мало и крохотно! Вслед за прочтением истории об Одиссее возвращаемся к песни первой «Чистилища», и Данте словно говорит: «Я использую здесь те же три слова, расставлю на этом долгом пути нужные знаки, чтобы помочь тебе понять случившееся с этим персонажем, чтобы помочь тебе прочитать всю историю». В чем же измена природе желания? В гордыне, препятствовавшей Одиссею признать, что он «должен выбрать новую дорогу».

Иначе может возникнуть вопрос: «Неужели, когда Христос говорит в Евангелии: „Кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня“ и когда Одиссей отвергает „долг любви спокойный / Близ Пенелопы с радостным челом“, они одобряют тех, кто скользит по поверхности жизни, тех, кто бежит, чтобы изведать тысячи „опытов“?» Не правильнее ли решиться познавать глубину, искать Тайну, столь желанную, искать бесконечное и вечное? Не правильнее ли пойти вглубь, заглянуть в сердцевину Тайны? Возможно, тогда мы повстречаем Бога в любви к своей жене, в работе, в воспитании детей, в верности своему желанию, несмотря на любые жизненные обстоятельства? Тогда, возможно, был прав Леопарди, насмехавшийся над бедными глупцами, полагавшими, что желание толкает нас на то, чтобы исходить весь мир, полагавшими, что поднимись они на борт корабля и измени обстановку, они станут счастливее, утолят свою жажду познания? «Но, увы, форштевни черной / Тоской обвиты: призывает счастье / Средь всех широт, под всеми небесами / Вотще и он — везде царит печаль»[122], тоска, уныние преследуют их, оставаясь с ними и на корабле!

Не в постоянном изменении обстоятельств ты можешь найти новизну. Ее необходимо искать внутри обстоятельств, в которых ты живешь, в том, что тебя окружает, в сердцевине твоего существования: то, что ты ищешь, либо находится здесь, в твоем бытии, либо нигде — обойди хоть весь мир. Величие желания, внутренняя жажда бесконечного, рана, которой является наша жизнь, — все это открывается именно в такой связи, когда правда нашей жизни становится бесконечным глотком из колодца Вселенной.

Единственное стоящее путешествие — это путешествие вглубь себя, говорит Данте. Его путь в «Божественной комедии» — это путь поиска самого себя. И когда мы говорим: «Отче наш, сущий на небесах», — мы говорим не об облаках, мы говорим: «Отче, обитающий в глубине моего естества, сделай так, чтобы я прошел весь этот путь!» Это путь познания и добродетели, а не скольжения по поверхности жизни. Сделай так, чтобы я мог осмыслить обстоятельства моей жизни, и там я найду благой лик Тайны: именно такое путешествие предлагает Данте и именно этот путь отринул Одиссей!