Данте. Преступление света

Священнослужитель из свиты кардинала провел Данте по залам резиденции, переходившим один в другой в виде анфилады. На пороге последнего зала священнослужитель остановился и жестом пригласил поэта войти.

Данте вошел в помещение и двинулся к его центру, где на небольшом деревянном троне, украшенном символами власти, восседал грузный человек, скрывавший природную беспринципность за лицемерной маской добродушия. На коленях у кардинала лежала украшенная витым шнуром широкополая шляпа.

— Вот мы и снова увиделись, мессир Алигьери, — пропищал кардинал неожиданно высоким для его телосложения голосом, ухмыльнулся, тряся двойным подбородком, и протянул приору руку, украшенную массивным перстнем.

Данте же и не подумал ее целовать, а лишь шагнул к трону и скрестил руки на груди.

— Мне сообщили, что вы желаете меня видеть. Почему же вы не обратились прямо в совет флорентийских приоров?

Кардинал убрал руку, прикинувшись, что не замечает дерзкого поведения Данте. Его настоящие мысли выдали лишь слегка поджатые губы и огонек, вспыхнувший в глубине его глаз. Впрочем, он тут же напустил на себя снисходительный вид, не очень шедший его лицу, украшенному носом огромным, как у римского бюста.

— Беседуя с человеком, лучше обращаться прямо к его разуму, не теряя времени на разговоры с его конечностями или кишками. Вы же, судя по всему, как раз и есть ум вашего совета.

— Неужели Бонифаций снизошел до того, что приказал своим лакеям следить за такой ничтожной персоной, как я? — прошипел сквозь зубы поэт.

— Слуги Бонифация служат Церкви. Они пастыри, а вы — часть их паствы, которую они мудро наставляют на путь истинный, укрепляя ее веру и оберегая от волков, алчущих зарезать заблудших овец. Что же до вас! — воскликнул кардинал, с угрожающим жестом воздев украшенную перстнем руку. — Что же до вас, то ваши действия давно привлекли к себе пристальное внимание Святой Церкви!

Данте выпрямился во весь рост, но от слов кардинала у него побежали по коже мурашки. Он с трудом удержался от того, чтобы начать озираться по сторонам в поисках зловещих черно-белых сутан доминиканцев, которые что-то вынюхивали, как ищейки, еще в аббатстве Святой Марии Магдалины. При этом поэт не сомневался в том, что глава местной инквизиции Ноффо где-то рядом. Возможно, в соседней комнате.

— Так что же вы хотите?

Кардинал с довольным видом усмехнулся:

— Мы хотим, чтобы вы изложили нам свои политические пристрастия.

— А с чего это они вас заинтересовали?

Кардинал молча взял с лежавшей неподалеку подушечки небольшую стопку бумаг. Пробежав глазами первый лист, он посмотрел на Данте с таким видом, словно уже выучил наизусть содержание остальных.

— Вы, кажется, любите историю? — спросил поэта кардинал и, не дожидаясь ответа, продолжал: — При этом вы, судя по всему, интересуетесь тем же, что и Бернардо, с которым вы теперь почти неразлучны. А ведь этот человек копается в отбросах прошлого далеко не в самых благовидных целях!

— Записывать произошедшее и подробно излагать события, связанные с самой замечательной династией за прошедшие сто лет — благороднейшее занятие. Почему оно вам так не по душе? — сквозь зубы процедил Данте.

Неопределенно махнув рукой, Акваспарта снова взялся за бумаги.

— Не буду с вами спорить. Ведь речь сейчас идет не о судьбе этой злополучной династии, а о вашем собственном будущем, мессир Алигьери.

— О моем будущем? — удивился поэт. — Вот уж не думал, что оно вас волнует!

— Еще как волнует. За ваше жизнеописание с удовольствием взялись бы древние авторы, но у нынешних стражей добродетели вы вызываете серьезные опасения.

— Почему это? — мрачно спросил поэт.

— Потому что вы непредсказуемы. А непредсказуемость порождает неуверенность. Неуверенность же источник неверия. Неверие же — враг веры. Врата, через которые Сатана проникает в людские души.

Кардинал на несколько мгновений замолчал, теребя бумаги и тряся головой на бычачьей шее.

— В вас, мессир Алигьери, словно сосуществуют два человека. Один — молодой любитель повеселиться, автор изящных стихов, блестящих и сладострастных, повествующих о горечи неразделенной любви. Я ведь тоже читал ваши стихи об этой самой Беатриче, на самом деле являющейся… Являющейся… — забубнил кардинал, роясь в бумагах. — Являющейся некоей Биче деи Портинари, несчастной девушкой, выданной замуж за старого Барди… А ведь у вас прекрасные стихи! Достойные подражания в искренности описания любовного чувства. И вот…

Данте передернуло, а кардинал опять замолчал, зарывшись в бумаги.

— И вот, — вновь заговорил Акваспарта, — ваши стихи приобретают огромную популярность. Молодые поэты подражают вам, воспевая предмет своей любви, так похожей на вашу. Они объединяются по этому интересу и присваивают себе титул приверженцев любви. Я не ошибаюсь?

С этими словами кардинал вопросительно уставился на поэта, который, однако, ничего не ответил, застыв на месте, как настоящий соляной столп.