Дантон

Дистрикт своей демократичностью подает пример всей стране. Здесь почтенные буржуа не чураются простых людей, здесь сам господин Дантон охотно пожимает руку захудалому подмастерью. Единство кордельеров создало своего рода государство в государстве, маленькую кордельерскую республику, которая имела свою Ассамблею, издавала свои декреты, бросая вызов всему миру, и в первую очередь новым временщикам Парижа – Лафайету и Байи:

– Нет, уважаемые господа! Не надейтесь! Революция еще далеко не закончилась, она только начинается!

«Добудем короля – будем с хлебом!»

С начала осени призрак голода навис над столицей.

Это казалось странным: урожай года вовсе не был плохим. Зерна собрали много, мельницы работали в полную нагрузку, и вот поди ж ты…

Кто нес вину за создавшееся положение? В чем его причина? В нерасторопности новых властей или в нерадивости прежних чиновников? Или, быть может, зерно и продукты придерживали сеньоры, желавшие уморить революцию голодом?

Богатые буржуа и аристократы ни в чем не испытывали недостатка. Во дворцах вино по-прежнему лилось рекою, пиры, казалось, становились еще великолепнее.

И, поглядывая сквозь хрусталь бокалов на взбудораженную голодом улицу, благородные господа говорили с издевкой:

– Прежде был один король, и хлеба всем доставало; теперь оборванцы заполучили тысячу двести королей – пусть просят хлеба у них!

Простые люди Парижа действительно связывали все свои беды с отсутствием короля.

Почему он сидит в Версале? Да еще и держит с собой, вдали от столицы, всю Ассамблею? Он окружен продажными слугами и ничего не хочет знать о народном горе. Придворные холуи скрывают от монарха народные беды да тайно творят измену, вот отсюда и голод! Да только ли один голод?..

И в очередях все чаще и чаще можно было услышать:

– Эх, сюда бы главного пекаря!

– Пекаря, пекариху и пекаренка – в Париж!

– Добудем короля – будем с хлебом!

Революционный инстинкт снова не изменил народу.

Мысль о необходимости водворить короля и Собрание в Париже, стихийно складывавшаяся в умах ремесленников и рабочих, не была пустой блажью. И хотя парижане не знали всего происходящего в королевской резиденции, они давно уже догадывались о многом.

А действительность была хуже всех догадок.

После июльских дней двору пришлось на время стихнуть и внешне примириться с новым порядком. Но в глубине души ни монарх, ни его клевреты и не помышляли о мире. Как ни ласкала крупная буржуазия Людовика XVI, как ни заигрывала с ним, он не испытывал к ней ничего, кроме ненависти и отвращения. Монарх «божьей милостью» не мог переносить опеки со стороны податных, самодержец, воспитанный в вековых традициях абсолютизма, не желал быть королем во благо «чумазых».

Мысль о реванше ни на минуту не оставляла вчерашних господ.

Забыв уроки прошлого, двор решил еще раз попытать счастье.

В то время как Париж наводнялся контрреволюционными листовками, авторы которых стремились запугать парижан и восстановить их против Учредительного собрания, в северо-восточных районах Франции, между Версалем и Мецем, тайно расквартировывались отборные воинские части. В самом Версале разместились лейб-гвардейский Фландрский полк и отряды Швейцарской гвардии.

Завершив концентрацию сил, заговорщики рассчитывали, разогнать Учредительное собрание и окружить Париж верными себе войсками.

Дальнейшее представлялось делом несложным.

Но самонадеянность двора приоткрыла завесу несколько раньше, чем подготовка была закончена.

Первого октября в большом зале Версальского дворца король дал банкет в честь офицеров Фландрского полка. Банкет превратился в контрреволюционную манифестацию. Приветствуя короля, королеву и маленького наследника престола, лейб-гвардейцы топтали трехцветные кокарды революции и выкрикивали проклятия по адресу мятежного Парижа. Подверглось оскорблению и национальное знамя. Переполненные вином и верноподданническими чувствами, офицеры громко и хвастливо кричали о своих планах.

Полностью скрыть происшедшее было невозможно.

Впрочем, двор в своем ослеплении к этому особенно и не стремился.

Париж, как и в июле, отреагировал немедленно. И первым сказал свое слово дистрикт Кордельеров.

Вечером 3 октября в кордельерской церкви было особенно людно.

Председательствовал Дантон.

Трибун был гневен. Он говорил в полный голос, и казалось, своды старой церкви не выдержат этого грома. Он увлек Собрание, его энтузиазм передался другим, его речь вылилась в яркий манифест, который был тут же утвержден и на следующий день распространился по всей столице.

Это был призыв к походу на Версаль.

– …Пекаря, пекариху и пекаренка – в Париж! Добудем короля – будем с хлебом! А опоздаем – не только останемся без жратвы, но и погубим дело революции!..

Ранним утром 5 октября все пришло в движение.

Дистрикт Кордельеров бурлил.

Рабочие, ремесленники, их жены, актрисы и рыночные торговки – все собирались в отряды.

По рукам ходили свежие листки «Друга народа» – газеты Марата.

Люди читали: