Читаем Дао дэ Цзин полностью

С другой стороны, позор и оскорбление в этом мире не есть действительный позор и оскорбление. Поэтому Лаоси относится к ним как к чему-то крайне призрачному. «Почесть и позор, – пишет он, – одинаково странны для мудреца»[95].

5. Лаоси не только проповедник простоты и смирения, но и провозвестник самоотверженного человеколюбия. Основанием этого учения служит Тао, которое не заботится о самом себе, а только о других. «Тао сотворило все существа, а добродетель (его) кормит их; они дают им вещественную форму, а могущество (их) совершенствует вещи»[96].

Эта любовь Тао ко всем существам[97] должна быть образцом нашего человеколюбия, которое Лаоси называет человеколюбием Тао.

Истинное человеколюбие должно быть самоотверженной любовью. «Святой заботится о себе после других»[98]. Такое человеколюбие должно быть, по своему существу, всеобъемлющим и не должно знать границ. Эта идея выражена в следующем сравнении. «Небесное Тао, – пишет он, – не имеет родственников (которым оно могло бы оказывать преимущество перед другими): оно всегда склоняется к добрым людям»[99]. Значит, Тао чуждо несправедливости: оно ко всем относится одинаково.

Самое высокое человеколюбие – это любовь ко врагам. Истинно любящий не должен исключать из своей любви даже ненавидящих его самого. «За ненависть, – учит Лаоси, – платите добром»[100], – учение, очень напоминающее христианскую заповедь о любви к врагам.

Конечно, лаосиевская формула учения и любви ко врагам менее жизненна и содержательна, чем заповедь Христа, но тем не менее нельзя не подивиться тому, что эта великая гуманная истина в VI в. до Р. Хр. была проповедана китайцам через их национального философа.

3. Социальная этика

Лаоси думал, что общество с его вождем – царем – может в значительной мере способствовать осуществлению учения об индивидуальной морали. Поэтому Лаоси серьезно занимается решением вопроса об общественном строе.

По мнению Лаоси, общественный строй требуется естественным порядком мира, и без управления никакое общество существовать не может.

Признание законности государственного строя привело Лаоси к признанию монархизма. Монархия, по мнению Лаоси, более других форм правления способна привести людей к единству, которое и есть мировой закон[101]. Другими словами: как единое Тао приводит в порядок все существа, так и на земле единое управление должно приводить всех людей в единство. Царь, по мнению Лаоси, стоит на недосягаемой для нас высоте. «Четыре величия в мире, – пишет он, – Тао, небо, земля и царь»[102].

Это мнение Лаоси основано на том, что царь, стоя во главе народа и будучи повелителем его, мог бы нравственно повлиять на своих подданных; слова и дела его могли бы быть примером и образцом для всех[103]. Поэтому он предлагает царю быть особенно внимательным к себе и преподает целую систему о морали царя.

Прежде всего, Лаоси выставляет Тао как идеал царя. Он советует царю во всех отношениях подражать Тао.

Он учит, чтобы царь соблюдал бездеятельность. Это видно из следующего изречения его: «Тао ничего не делает, поэтому оно делает все»[104]. Нужно заметить, что ничего не делать, или быть бездеятельным, по Лаоси, не значит находиться без движения, а напротив – действовать, но без праздного умствования. «Управляющий страной посредством умствования, – учит Лаоси, – погубит ее. Когда страна управляется без умствования, то в ней будет благоденствие»[105]. Очевидно, что Лаоси смотрел на учение и умствование, как на социальное зло. Умствования, по мнению Лаоси, омрачают очи разума и приводят людей в заблуждение, могущее нравственно погубить их.

Отрицательное отношение Лаоси ко всякого рода умствованию привело его к крайности – к полному отрицанию всякой образованности. Он думал, что образованность и просвещение нарушают счастье человека. Поэтому он советует царям держать народ в разумном невежестве[106] и естественной простоте, в которой и заключается блаженство людей.

Будучи проповедником простоты и естественности, Лаоси не мог сочувственно относиться к сложным законам и мелочным постановлениям: он считает их началом социального зла. «Когда в государстве много законов и постановлений, – учит он, – то число воров (т. е. вообще преступников) увеличивается».

Продолжая дальше развивать свою идею о простоте и естественности, Лаоси доходит до отрицания богатства. Драгоценные вещи обольщают сердце человека и приводят его к желанию завладеть ими; это, в свою очередь, ведет человека к преступлению. Эта мысль очень ясно выражена в следующих афоризмах: «Чтобы люди не сделались ворами, – пишет Лаоси, – нужно не придавать никакого значения трудно добываемым (т. е. ценным) вещам»[107]; «Когда будут оставлены выгоды, то воров не будет»[108].

Перейти на страницу:

Все книги серии Эксклюзивная классика

Кукушата Мидвича
Кукушата Мидвича

Действие романа происходит в маленькой британской деревушке под названием Мидвич. Это был самый обычный поселок, каких сотни и тысячи, там веками не происходило ровным счетом ничего, но однажды все изменилось. После того, как один осенний день странным образом выпал из жизни Мидвича (все находившиеся в деревне и поблизости от нее этот день просто проспали), все женщины, способные иметь детей, оказались беременными. Появившиеся на свет дети поначалу вроде бы ничем не отличались от обычных, кроме золотых глаз, однако вскоре выяснилось, что они, во-первых, развиваются примерно вдвое быстрее, чем положено, а во-вторых, являются очень сильными телепатами и способны в буквальном смысле управлять действиями других людей. Теперь людям надо было выяснить, кто это такие, каковы их цели и что нужно предпринять в связи со всем этим…© Nog

Джон Уиндем

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-философская фантастика

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Агнец Божий
Агнец Божий

Личность Иисуса Христа на протяжении многих веков привлекала к себе внимание не только обычных людей, к ней обращались писатели, художники, поэты, философы, историки едва ли не всех стран и народов. Поэтому вполне понятно, что и литовский религиозный философ Антанас Мацейна (1908-1987) не мог обойти вниманием Того, Который, по словам самого философа, стоял в центре всей его жизни.Предлагаемая книга Мацейны «Агнец Божий» (1966) посвящена христологии Восточной Церкви. И как представляется, уже само это обращение католического философа именно к христологии Восточной Церкви, должно вызвать интерес у пытливого читателя.«Агнец Божий» – третья книга теологической трилогии А. Мацейны. Впервые она была опубликована в 1966 году в Америке (Putnam). Первая книга трилогии – «Гимн солнца» (1954) посвящена жизни св. Франциска, вторая – «Великая Помощница» (1958) – жизни Богородицы – Пречистой Деве Марии.

Антанас Мацейна

Философия / Образование и наука