Дао дэ Цзин. Книга пути и благодати (сборник)

Достойный правитель, выбирая людей, подобен искусному мастеру, управляющемуся с деревом: большие – годятся на постройку судов и опор для мостов; малые – пригодятся на весла и заградительные столбы; длинные – пойдут на перекладины на галереях и карнизах; короткие – на столбики на мосту и стойки. Нет ни малого, ни большого, ни длинного, ни короткого – каждое определяется на то, к чему подходит. Круглое и квадратное, квадрат и круг – все на что-нибудь годится. Среди разных вещей Поднебесной нет злее петушиного яда, однако хороший лекарь складывает его в мешочек и хранит, находя ему применение. Вот почему в лесных чащах нет такого материала, который можно было бы отбросить. Те м паче среди людей! Ныне если есть при дворах кто-то неиспользуемый, в захолустье – неизвестный, это объясняется не тем, что они люди недостойные, а тем, что они заняты не своим делом. Когда олень стремительно мчится в горах, его не догонит даже серна, а когда он спускается с гор, то его догонит даже пастушок. Таланты имеют свои преимущества и недостатки. Поэтому большой стратег не может заниматься мелким изобретательством. Обладающий незначительным умом неспособен на настоящий подвиг. Каждый человек обладает своими способностями, а каждая вещь имеет свою форму. Поэтому бывает, что одна ноша оказывается слишком тяжела, ноша в сто раз большая – совсем легка. Тот, кто искусен в самом тонком и детальном расчете, непременно слаб в большом искусстве управления Поднебесной. Тот, кто не упустит и мелочи в счете малых вещей, теряется при столкновении с большим счетом. Это подобно тому, как нельзя хорька заставить ловить быка, а тигра – мышей.

Нынче же одни талантливые люди как будто хотят успокоить девять областей, объединить земли за пределами [четырех] сторон, сохранить гибнущее государство, продлить прерывающийся род, выпрямить путь, исправить зло, устранить беспокойства, успокоить волнения, а делают это с помощью церемоний у внутренних и внешних ворот[334]

, меж западными и восточными углами покоев[335]

; другие как будто стремятся укрепить Поднебесную, навести в ней порядок, используя при этом лукавство и низость, угодливость и притворство, потворствуя обычаям захолустья, униженно прислушиваясь к мнению большинства.

Это все равно что топором разрубать волосок, кинжалом валить деревья – во всем этом утрачено соответствие.

// Когда же властитель смотрит глазами Поднебесной, слушает ушами Поднебесной, размышляет умом Поднебесной, борется силой Поднебесной, тогда приказы и распоряжения доходят до самых низов, а чувства слуг достигают ушей высших. Сто чинов едины, а масса слуг устремляется к правителю, как спицы ко втулке. Тогда хорошее расположение духа не причина для наград, а гнев не причина для казни. И тогда авторитет устанавливается и не рушится, умные выходят вперед и не прячутся; законы и приказы ясны и не вызывают протеста; глаза и уши проницательны, и ничто их не застилает. Когда ежедневно выставляются на всеобщее обозрение добрые и недобрые чувства и ничто этому не препятствует, тогда достойные исчерпывают свой ум, а недостойные отдают все силы. Море добродетели разливается надо всеми без пристрастия. Толпа слуг рачительна в исполнении долга и не знает устали. Те, кто вблизи, покоят свою природу, кто далеко, хранят добродетель. Причина этого в том, что правители овладели искусством использования людей, а не полагались на собственные таланты. Так, вступающий на колесницу не трудит ног, а пробегает тысячу ли; едущий на лодке, и не умея плавать, пересекает реки и моря. Правитель не может не желать объединить умы всех на пространстве меж четырех морей, использовать до конца силы многих. Однако среди массы слуг те, чьи устремления широки и преданность активна, редко чувствуют себя в безопасности. Истина, пусть исходит она от бедняка в посконной рубахе или дровосека, не может быть отброшена; ложь, пусть исходит она от советников или правителя, обсуждающих дела правления в храме предков, – не обязательно должна быть принята. Что истинно и что ложно не может рассматриваться в зависимости от низкого рода или высокого, почетного или презренного. Поэтому разумный властитель прислушивается ко всем слугам и использует их советы, не чураясь их низкого положения; коли речи достойны внимания, не заботится об их красоте.

Властитель, чей разум застлан, не таков. Он не в состоянии увидеть коварства и бесчестия тех, кого любит и к кому относится, как к родным по крови. Он не способен распознать самопожертвования и преданности тех, кто далек от него и занимает низкое положение. Имеющих что-то сказать обрекает на бедность за краснобайство, желающих подать совет казнит за преступление. И при этом желать освещать (как светом солнца и луны) пространство меж четырех морей и ждать, что в мире будет порядок, – это все равно, что заткнуть уши и пытаться различить звуки «чистые» и «мутные» [336]; закрыть глаза и пытаться отличить сине-зеленое от желтого. Они слишком далеко отошли от того, что им говорят глаза и уши.