Дар

Лежа лицом вниз на столе, Ит старался думать о чем-то отстраненном, но об отстраненном думать было сложно, потому что Фэб сейчас находился совсем рядом, и у него были такие мягкие и добрые руки, что от отчаяния хотелось биться головой о стену. Вот же оно, вот! Ведь это самое лучшее, что вообще было в жизни!.. Горькое понимание того, что от этого лучшего придется отказаться, в такие моменты становилось просто убийственным. Нельзя, нельзя, нельзя. Нельзя даже думать об этих теплых руках, о том, что это до сих пор официально твой скъ`хара, что он тебя любит, и что ты его любишь тоже. Нельзя — любить. Потому что своей любовью ты уже принес всем только горе. Из-за твоей любви твоя родная жена и твой скъ`хара сидели сначала полгода в тюрьме, а потом еще три месяца — в каменных мешках одиночек. Из-за твоей любви они много лет терпели боль и страдали. Из-за тебя, эгоиста, которому даже сейчас до слёз хорошо просто потому что Фэб прикасается к тебе, им было плохо… и это всё надо прекращать. Но как же больно!.. Там, внутри, в душе, словно образовался нарыв. Нужно бежать, нужно спасть их с помощью этого бегства, и тогда, может быть, со временем этот нарыв станет меньше, спадет, исчезнет. «Ну почему я не циник, — с тоской думал Ит. Теплые руки скользили сейчас по его спине, постепенно перемещаясь к левому плечу. — Ну почему, а? Сколько должно пройти времени, чтобы то, что внутри, хотя бы немного зажило?.. И почему я, придурок, понял всё так поздно? Где были мои глаза? Почему я не догадался еще тогда, когда нас подставляла официальная? Почему не догадался, когда начали убивать? Почему не догадался, когда косяком пошли болезни и беды? Почему просто не понял, из-за чего прошлая инкарнация бежала, как от чумы, от людей, которые были ей небезразличны? Если бы еще тогда… нужно было всё делать совсем не так, совсем… Боже мой, что я творю, и почему ты до сих пор не остановил меня…»

— Ляг на бок, пожалуйста, — попросил Фэб.

— Может, ногу? — предложил Ит, которому очень не хотелось, чтобы Фэб видел его лицо.

— Нельзя. По схеме нельзя.

— Ладно.

Схему Фэб составил сам. Сейчас шла самая неприятная для Ита часть, которую, к сожалению, ускорить было технически невозможно, и следующие двадцать минут Ит уже не думал о всяких грустных вещах — стало не до того. Мало что больно, так еще и лежать неудобно, потому что стол неисправен, нет поддержки для спины.

— Уже совсем немного осталось, потерпи, — попросил Фэб.

— Всё нормально, — заверил Ит. — Я в порядке.

— Хорошо…

Следующий этап был гораздо легче — то ли потому что с ногой дела обстояли получше, чем с оперированным участком груди, то ли потому что после предыдущего этапа становилось уже всё равно. Ит под конец сеанса даже немного задремал, но тут пришла Берта, и от дремы в считанные секунды не осталось и следа.

Берта приходила каждое утро и каждый вечер, и от её появлений Иту становилось даже больнее, чем от приходов Фэба.

Нет, она не говорила ничего такого, что выбивало бы из равновесия, она вела себя спокойно, она проводила в квартире минут по десять-пятнадцать максимум, но Ит то и дело ловил на себе её осторожный и в то же время отчаянный взгляд, от которого некуда было деваться, и который словно бы резал его, беспощадно, безжалостно. Как-то раз он подумал, что она словно бы держит его этим взглядом, и всё никак не отпустит. Не может? Наверное.

Он и сам не мог. Всё понимал, и не мог.

По крайней мере, пока.

Может быть, если пройдет время… если получится уехать… через какой-то срок станет легче.

— Ребят, я оладьи принесла. Рыжий, идем, выдам твою порцию. Фэб, вам еще долго?

— Через пять минут закончим, — пообещал Фэб.

— Хорошо. Ит, ты, по слухам, в Японию собрался? — Берта усмехнулась.

— Было дело. Но там нет мест, всё укомплектовано, — Ит зевнул. — Так что придется искать другие варианты.

— Ясно. Оладьи будешь?

— Я только что ел, — Ит приподнялся на столе, но Фэб махнул ему рукой — лежи мол, мешаешь. — Не хочется пока что.

— Ну, пару штучек съешь, а остальное на завтра, — попросила Берта.

— Ладно.

…Оладьи, наверное, были вкусные, но Ит, в который уже раз, вкуса не почувствовал. Какой там, к черту, вкус, когда кусок в горло не лезет? До тошноты. Когда он съел, едва ли не давясь, обещанную пару оладий, Берта попыталась было положить ему еще парочку, но наткнулась на запрещающий строгий взгляд Фэба — не надо. Фэбу Ит в тот момент был даже благодарен. Фэб понимает, что попробуй он, Ит, запихнуть в себя хотя бы еще кусок еды, дело добром не кончится. Даже сейчас тошнота подкатывает к горлу, а в ушах шумит. Надо прилечь.

— Спасибо, Бертик. Очень вкусно, — Ит встал с «табурета четвероного», попытался улыбнуться. — Если можно, я…

— Иди, ложись, — Фэб вздохнул. — Так, завтра суббота. Может быть, немного позже придти? Рыжий, выспаться не хочешь?

— Я-то не против, но это не от меня зависит, — Скрипач покосился на дверь, за которой скрылся Ит. — Давайте в восемь, что ли.

— Хорошо. Ладно, мы пойдем, пожалуй. Не сидите долго, ложитесь пораньше, — попросил Фэб.