Дар

Увлеченные светской болтовней, Патриция и Джоанна и не заметили того, как женщина с нечесаными волосами выскользнула из здания корпорации, прокралась вдоль стены и спряталась за киоск газетчика. И только там, отпрянув от стены, пошла прочь по середине тротуара.

Глава XVIII

СТОУН РИДЖ

– Расскажи мне обо всем, – едва выскочив из машины, Патриция набросилась на вышедшего встретить ее Эдгара. – Как Харпало? Как Спорт? Как остальные лошади? – Она на мгновение замолчала, переводя дыхание. – И где Лаура? Эдгар поскреб голову.

– Ну, и на какой вопрос, мэм, прикажете отвечать в первую очередь?

Патриция рассмеялась.

– Мисс Симпсон отправилась в город, лошади – в полном ажуре, вот только с розами не все в порядке.

– Ну, теперь, когда я вернулась, мы это быстро поправим. Может быть, их надо опылить. Я сейчас съезжу в розарий – приготовь мне Спорта.

И Патриция помчалась в дом переодеваться.

Дом был пуст. И ей сразу же стало в нем одиноко. Она оставила Таксомотора и Фебу у Мигеля, потому что не хотела тревожить их, перетаскивая с места на место. Ведь, так или иначе, ей самой скоро предстояло вернуться в Лиссабон.

Кухня с горами немытой посуды казалась особенно бесприютной в отсутствие Кончи. Сестра экономки, должно быть, заболела очень серьезно; ничем иным столь долгого отсутствия объяснить было нельзя. И от нее по-прежнему не было ни слуху, ни духу. Разумеется, телефона у родных Кончи не было, но она могла хотя бы написать. Патриция наскоро просмотрела стопку накопившейся за время ее отсутствия корреспонденции – от Кончи ни слова.

Хорошее настроение, в котором Патриция прибыла сюда, начало таять. А ведь сейчас ей никак нельзя было впадать в уныние… Встреча с членами совета директоров удалась на славу, впервые за все эти годы, они в высшей степени внимательно отнеслись ко всему, что она им сказала. Отнеслись с пониманием – и пообещали тщательно взвесить все ее предложения. И сейчас она испытывала по отношению к ним только благодарность.

Она переоделась и в джинсах и рубахе с открытым воротом отправилась на конюшню.

Спорт, уже оседланный Эдгаром, радостно встретил ее. Выезжая из конюшни, Патриция перегнулась в седле и потрепала Харпало по гриве.

– Прекрасная работа, Эдгар!

И она поехала прочь.

Ферма выглядела хорошо ухоженной; Патриция нигде не находила неполадок; дряхлые лошади в загоне вроде бы узнали ее, когда она проезжала мимо них. Она остановилась у плетня, где Туман дожидался всегдашней морковки, и с удовольствием угостила его.

Затем обернулась – и замерла от ужаса.

Она ожидала увидеть розарий в буйном цвету. Но вместо этого перед ней топорщились кусты, покрытые чем-то, издали напоминавшим черный пепел.

Она повернула коня и, подскакав поближе, спрыгнула на землю.

Ее чудесный розарий превратился в кладбище мертвых кустов, начисто изъеденных черными жучками. Как такое могло произойти? Она ведь так гордилась своим инсекторием. Хорошие жучки оберегали розарий от гибели – почему же плохие жучки взяли над ними верх? Она любила белые розы. Любила их аромат. Для нее они символизировали красоту, изящество и благородство – а все это было связано в памяти у Патриции с покойной матерью.

Она подошла к тому месту, на котором когда-то объясняла Мигелю, как именно хорошие жучки поедают плохих. Поглядела вниз – и увидела одну-единственную белую розу, каким-то чудом расцветшую среди погубленных черно-серых кустарников. Она притянула ее к себе на длинном стебле, вдохнула аромат. Потом сорвала.

Вернувшись домой, она поставила розу в стакан с водой на ночном столике и бросилась на кровать.

Более всего на свете ей хотелось сейчас, чтобы рядом оказался Мигель, чтобы она смогла, зарывшись в его объятия, представить себе, что ее розарий пребывает в полном цвету. Но его не было, и безысходное одиночество накатило на нее – по всему телу разлилась тупая сосущая боль.

Она не знала, как справиться с этой болью. Всю жизнь она считала себя неудачницей, добровольно взяв на себя эту роль. Еще подростком ей нравилось убегать ото всех, пускаясь в долгие поездки верхом. Даже после того, как не стало родителей, она (хоть и сильно тоскуя по ним) не испытывала большего одиночества, чем раньше, так как проводила чуть ли не все время в разлуке с ними. Здесь, на ферме, одиночество было воистину целебного свойства.

Доктор Соломон однажды сказал, что она черпает внутреннюю силу в том, что ей не скучно наедине с самой собой. Но теперь, полюбив Мигеля, она остро страдала, оказавшись одна. Ей постоянно его не хватало.

Каждый день за время, проведенное вместе с ним, она открывала что-то новое и в себе самой, и в нем, и в том, как они замечательно подходят друг другу. В тех случаях, когда она проявляла слабость, он был, напротив, силен. В те часы, когда он оказывался уязвимым, она становилась твердой, как сталь. Но самым драгоценным для нее было ощущение, что они принадлежат друг другу. Как будто они были двумя половинками, самым чудодейственным образом нашедшими друг друга и слившимися воедино – неразрывно и навсегда.