Дар

Я попросила N рассказать мне об Аушвице, чтобы знать, с чем мне предстоит столкнуться. С самого начала агент отговаривал меня от поездки туда. Он считал, что Ясмин и ее семья скорее всего уже погибли, и ехать в лагерь с целью выяснить это – равносильно собственной смерти. Там не любили любопытных и подозрительных, но меня мало волновали его предостережения. Сердцем я чувствовала, что Ясмин все еще жива, или, возможно, мне просто хотелось в это верить.

Сам Аушвиц состоял из нескольких лагерей. Информацию о том, что произошло с Ясмин, я, скорее всего, могла получить в Аушвице 1, – административном центре всех корпусов. В Аушвице 2 жили и работали заключенные. Если мне повезет, то именно там и находилась Ясмин. N предупредил меня, что две трети всех поступающих заключенных сразу же отправляют в газовые камеры. Обычно туда первым делом посылают нетрудоспособных женщин, детей, стариков и тех, кто не прошел медицинский осмотр. Мне хотелось верить, что Ясмин и Гордий еще вполне трудоспособные, как и их дети, и всю их семью отослали на работы. Я и до этого знала, что многие заключенные умирают от физических работ и недоедания, и прошло уже около двух месяцев после отправки туда Ясмин. Не так много времени, с одной стороны, но, с другой, – достаточно, чтобы подорвать здоровье уже не таких молодых людей, как Ясмин и Гордий.

N не слишком охотно рассказал и о другой стороне жизни в лагере – об опытах над людьми, которые ставили на заключенных. Особый интерес у так называемых врачей вызывали необычные люди: карлики или близнецы, но эксперименты ставили и над остальными заключенными – мужчинами, женщинами, детьми.

В конце концов, агент N предложил мне способ, с помощью которого я могла попытаться проникнуть в Аушвиц. Он сделал для меня документы врача, а также подготовил справки и разрешения, с помощью которых я смогу попасть в лагерь и отобрать для себя нескольких человек с целью изучения. Проще говоря, для тех же опытов, которые якобы проводились в больнице Будапешта. N получил даже разрешение от этой самой больницы. Я была якобы очень известным врачом, специализирующимся на генетических заболеваниях. Сомнительное алиби и при тщательной проверке легко опровергаемое, но из всех предложенных вариантов оно являлось, на мой взгляд, самым убедительным.

По славам N, в лагерь нередко наведывались врачи, чтобы прихватить с собой «материал для исследований», и в этом смысле я бы не вызвала много подозрений.

Перед моим отправлением в Польшу N протянул мне тонкую папку, в которой находились небольшие досье на руководителей и важных лиц лагеря. Так я заочно познакомилась с Карлом Фричем, Рудольфом Хессом, Генрихом Гиммлером, Карлом Клаубергом, Йозефом Менгеле и другими. Однако с последними тремя меня позже связали более тесные взаимоотношения, если это можно так назвать.

Дорога из Будапешта в Польшу прошла без всяких происшествий, без особых трудностей я проникла и на территорию лагеря. Но потом все пошло не так, как я хотела, и, в итоге, все вышло из-под контроля. После нескольких инцидентов начальство лагеря заинтересовалось мною и отдало приказ о моем аресте, после которого меня отправили в Германию. Тогда я не знала, куда и зачем меня везут. Я думала, что, скорее всего, на расстрел, но все оказалось иначе.

Меня отвезли в замок Вевельсбург и поместили в один из подвалов как редкий артефакт, который должны были бережно хранить до тех пор, пока хозяин не придет на него взглянуть. В замке обо мне действительно заботились, несмотря на то, что я жила в сыром подвале. Кормили довольно сносно, дали теплую одежду. Через несколько дней жизни в подземелье я проснулась от странного чувства дежавю. Где-то, когда-то что-то подобное уже происходило со мной. Вся моя жизнь текла словно по спирали.

Через несколько дней ко мне спустилась худощавая немолодая женщина и протянула одежду – обычную блузку и юбку. Я переоделась, и двое молодых солдат в форме СС повели меня наверх. Стоило мне ступить на последнюю ступеньку, ведущую из подвала, как я поняла, почему испытываю чувство дежавю. Много лет назад меня так же вывели из подвала и отвели на бал, после которого уложили на алтарь, где я должна была провести свои последние минуты.

Солдаты подвели меня к двери, возле которой уже стоял Генрих Гиммлер, нервно протирая свое пенсне.

– Ах, вот и вы! Прошу вести себя хорошо, иначе будет хуже, – сказал он мне по-немецки.

Я ничего не ответила.

– Отведите ее в центр зала и посадите на стул. Никуда от нее не отходите, – приказал он солдатам, после чего открыл перед нами дверь.