Дар

— Оно как получается? — нараспев цитировал дворник, — оно так и получается! Вот кошка, единственное создание, что живет в двух мирах и может тьму невидимую преобразовать в плоть временную. И дочка твоя, Анатолий Петрович, намеченная к рождению, но нерожденная, станет душой для этой черной плоти. Но надобно принести жертву, и мясо этой жертвы в желудке кошки станет мясом для новой черной жизни.

— Кошка! Кошка! — завыли соседи.

— Но не всякий человек сподобится стать такой жертвой, — продолжил дворник, — а только тот, для кого жизнь человеческая воистину не имеет ни ценности, ни цены, но кажется адом, а истинный холодный ад вечности раю подобен. Нужен ты, Анатолий Петрович!

— Нужен ты, папочка, — прошипело дочкообразное существо с другой стороны.

Мертвецкий поглядел на кошку, вокруг которой клубился беспросветный мрак; на призрачную девочку с нарисованными ледяными глазами; на дворника и на ужасную правую руку его, в зубах которой была зажата сигарета; на чудовищных размеров клубок плоти, в который сплелись все соседи так, что не разобрать было кто есть кто. И вдруг уверился в том, что большая часть верований и ожиданий его иллюзорна. Больше всего на свете ему хотелось жить. Просто, незамысловато, физиологически жить. Тьма, манившая его, более не казалась привлекательной.

Он оторопело попятился.

И стало тихо.

Все взгляды были теперь направлены на него. Кошка оглушительно мяукнула и попыталась даже встать со своего ложа, но огромные размеры сыграли с нею злую шутку — тонкие ноги не в силах были выдержать столь огромный вес, и кошка бессильно рухнула на постамент.

Соседи, теперь представлявшие собой несуразное белесое скользкое существо со множеством конечностей, покатились было к нему, но велика была инерционная сила индивидуальных противоречий, что бушевали в них. В результате отвратительный клубень остался на месте, вспучиваясь и опадая. Дворник побрел в его сторону, но вес его правой руки не позволял ему развить достойную скорость. Для удержания равновесия он то и дело опирался головою пожилого рецидивиста в пол.

Мертвецкий отступал быстро, решительно прочь от смрадной темноты и был уже в двух шагах от лестницы.

— Папа! — слово обожгло его уши. Полупрозрачная дочь его протягивала к нему тающие руки. — Папа!

Мертвецкий остановился на миг, в голове его гулко стучал колокол. Но, чу!

— Не дочь ты мне! — взвизгнул он победно. — Не будет распада! До конца не быть концу! И ринулся что было сил вверх по лестнице.

Рев раздался за ним, будто открылись крышки гробов и множество мертвецов возопило в великой муке. Своды подземного зала обрушились за его спиной. Он несся вверх по лестнице, не чувствуя ног, и упивался жизнью. Каждое движение теперь казалось ему наполненным сладостью, в каждом ударе сердца он видел божественное присутствие.

— Как сладок мир! — торопливо пищал он на ходу.

И вот уже перед ним, стоит лишь протянуть руку, заветный дверной проем, выход из подвала. Мертвецкий рванулся изо всех сил…

В дверях возникла медузная фигура сына. «Аня! Аня! — прогавкал он и с силой захлопнул дверь. Лязгнули засовы. Мертвецкий заколотил ватными кулаками по металлу двери. Завизжал, пожалуй, впервые в своей жизни осознав ее ускользающую быстротечность.

И снизу из мрака пришел ответ.

Темнота обняла его нежно.

И когда она начала рвать на куски его тело, он уже не сопротивлялся.

Неизбежность

— Послушай! — тихий шепот разрывает ткань сна. Андрей просыпается наполовину, глаза закрыты, сознание все еще во власти сновидений. В хаос, порожденный пробуждением, врывается монотонная просьба.

Голос жены. Испуганный громкий шепот.

— Послушай… Послушай!

Он открывает глаза. Поворачивается на правый бок. В темноте двумя озерами страха, прямо перед его глазами, темнеют глаза жены. Широко, настежь распахнутые. Сквозь вязкую тьму он ощущает импульсы ужаса, исходящие от нее.

— Андрюша, пожалуйста! — она еще не видит, что он проснулся. На секунду чернота внутри него требует, чтобы он притворился спящим, не отвечал на мольбу жены, наблюдая за ее страхом.

— Оля. — Он протягивает руку, нащупывает ее тело, такое маленькое, дрожащее под одеялом, крепко обнимает. Прижимает к себе. — Девочка моя. Что случилось?

— Господи, Андрюша, как хорошо, что ты не спишь… Я, я… — голос повышается, срывается на тихий мышиный писк. Тело дрожит под его рукой. — Мне так страшно!

Теперь, когда его глаза привыкли к темноте, он видит, что она плачет. По–детски, скривив лицо, морщит нос. Он гладит ее по спине, похлопывает, как порой похлопывает сына, когда мальчик кричит ночью, увидев плохой сон. Ужас, что стрелой кольнул его, уже отступил. Ничего не произошло. Ничего…

— Это сон, да? — тихонько спрашивает он… — Тебе приснился сон?

Жена смотрит на него прямо, неестественно — широко раскрытые глаза источают физически ощутимый мрак.

— Мне… Да. Это был сон, — снова переходит на шепот. Истерические нотки постепенно исчезают из ее голоса, тьма пожирает их.

— Верно… сон… Андрей! Это было… так последовательно. Так ведь не бывает во снах.., чтобы все было… логично, верно?