Дар

Авдеев последовал за ним. Глаза его автоматически подмечали, в сколь запущенном состоянии находились лестничные пролеты. Давно немытые ступени, грязная паутина по углам, облезшая неприятно–розовая краска на стенах. «Что я тут делаю?» — вопрошал он себя. Ему не давали покоя журналы на столе и та маленькая неточность в словах Миногина, которую он вроде и заприметил, но никак не мог ухватить.

Не важно. И пусть! Это даже интересно.

Окончательно решив для себя относиться к происходящему как к забавному приключению, он испытал немалое облегчение.

— С горкой? — донеслось до него.

Он непонимающе уставился на Миногина.

— Я говорю, с горкой вам наливать, коньячку–то?

— Хм… Нет, вообще не нужно. Я за рулем, — выдавил из себя Авдеев, оглядываясь.

Задумавшись, он и не заметил, как они поднялись на второй этаж. Лестница вывела их в самый центр узкого плохо освещенного коридора, по обе стороны которого располагались многочисленные двери. В коридоре отчетливо пахло тухлым мясом.

— Вот, извольте направо, — изогнулся Миногин, делая приглашающие пассы руками.

Авдеев послушно пошел вслед за провожатым, стараясь не дышать. Этаж будто вымер. В гулкой тишине Авдеев отчетливо слышал биение своего сердца и шумное дыхание Миногина.

— Вы не пожалеете, Владимир Степанович, уж поверьте, — тараторил портье, — у нас здесь как в «Амбассадоре»! Да что там «Амбассадор»! Бери выше! Вот, собственно, пришли.

Он остановился подле узкой двери, грубо выкрашенной коричневой краской. На двери черным маркером было намалевано: «Люкс».

— Люксация! — верещал Миногин. Он театральным жестом выудил из заднего кармана штанов тяжелый ключ и вставил его в замочную скважину. Ключ скрипел, шел туго, видимо, дверь давно не открывали.

— А мы и баньку истопим, а как же, для высоких гостей! — приветливо хрипел Миногин, сражаясь с замочной скважиной.

Наконец, с утробным скрежетом дверь открылась. Из номера пахнуло мертвечиной. Миногин ужом юркнул в дверной проем, повозился во тьме несколько секунд, щелкнул выключателем, и комнату залил желтый свет.

— Оп–ля! — заорал Миногин, — милости прошу, Владимир Степанович!

Ошеломленный Авдеев медленно, на резиновых ногах, зашел в небольшой тамбур, сделал несколько шагов и оказался в комнате…

…В углу которой располагался допотопный диван с просевшей спинкой. Рядом валялись два изорванных пуфика. В противоположном углу, установленный на некогда полированную деревянную тумбу, стоял огромный черно–белый телевизор отечественного производства. По центру комнаты находился прямоугольный стол на четырех длинных и тонких ногах. На столе был пузатый стеклянный графин, наполовину заполненный зеленоватой жидкостью, возле графина, перевернутый вверх дном, пылился граненый стакан. У стола стояли два стула: один — офисного образца, с порванной обивкой под кожу; второй — деревянный, вовсе без обивки. На спинке деревянного стула крупно было выведено нецензурное слово. Стены были оклеены ядовито–желтыми обоями в цветочек. На потолок в ржавых потеках было страшно смотреть.

Но более всего Авдеева поразила огромная картина, что висела слева от него. На засиженном мухами холсте был изображен голый изможденный старик, сидящий на стуле. Его правая нога была привязана к ножке стула — левую, отрезанную по колено, он протягивал вперед. Вокруг старика, взявшись за руки, стояли жирные краснощекие младенцы, каждый — вдвое больше его. Старик приветливо улыбался. Стараясь не показывать эмоции, Авдеев повернулся и медленно вышел из номера.

В коридоре ждал веселый Миногин. За спиной у портье, в неверном полусвете, Авдеев разглядел крупного мужчину в поварском колпаке, с мясистым, жестоким лицом.

— Ну как? — пискнул Миногин. — Высший класс? Париж?

Авдеев начал пятиться назад.

«Ведь надо что–то сказать, — лихорадочно думал он, — как–то успокоить… А там в машину и ходу, в милицию, в больницу, к черту на кулички!

Где–то за тридевять земель зазвонил телефон.

И вдруг его осенило. Прежде, чем он успел взять себя в руки, слова сами вылетели изо рта.

— Телефон! — прохрипел он, пятясь все быстрее, — вы же говорили, что он не работает… А мобильные здесь не ловят. Верно?

Миногин и его зловещий спутник остались на месте. Расстояние межу ними и Авдеевым быстро увеличивалось.

— Разумеется, Владимир Степанович, так я и сказал, — надменно произнес портье, — вы сомневаетесь в моих словах?

— Нет, разумеется, — теперь он почти бежал задом, — но как, скажите на милость, вам мог звонить Проскурня с неделю тому?

Миногин пожал плечами:

— На самом деле, как? Черт его знает — как! Впрочем, я поясню. Видите ли, ваш главный редактор вовсе не Проскурня, а Прошргрнрагрня, и вам бы следовало прислушиваться к истинной семантике слов, Владимир Жертвович! — портье шагнул в сторону, и его молчаливый спутник ринулся вперед, передвигаясь нечеловечески быстрыми, рваными прыжками от тени к тени.

Авдеев взвизгнул и, повернувшись, со всех ног ринулся к лестнице. Он почти добежал, когда огромная лапа ухватила его за волосы и оторвала от земли, как щенка.

— Не до смерти, Леша! — услышал он, корчась в воздухе.