Дар Демона (СИ)

   Мэа-таэль, обогнавший Арона, слетел с коня, одновременно выхватывая из ножен широкий охотничий кинжал, и пружинистой походкой двинулся к жертве:

   - Потанцуем, красавчик? - хищная ухмылка полуэльфа сделала бы честь любому волку. Тонгил, остановивший коня в некотором отдалении, покачал головой: риск ради риска маг понимать отказывался. Но Мэля, будь он в ярости или веселом азарте, собственная жизнь, казалось, не волновала. Полукровка словно жил одним днем, и день этот старался сделать как можно ярче и насыщеннее.

   Схватка действительно походила на танец: кружение, обмен быстрыми ударами, изящно-ровный разрез на одежде и растекающееся кровавое пятно. Шаг назад, шаг вперед, быстрый наклон - не дать острию вспороть вену - отступ, и вновь атака. Светлый был со своим клинком неплох, совсем неплох, что нечасто случается среди магов. Но для Мэля охотничьи ножи матери стали первыми детскими игрушками.

   Может, полукровка играл, а может, дрался всерьез, но вот одно точное движение перерезало Светлому сухожилия на правой руке, и тут же кинжал полуэльфа вошел пленнику в бок. Глухо вскрикнув, человек выронил оружие, целая рука инстинктивно метнулась к ране.

   Мэль сделал шаг назад, а оборотни, до того сидевшие полукругом и терпеливо ждавшие, пока господа натешатся, бросились к поверженному. Светлый закричал - громко, отчаянно. Потом его голос оборвался - на самой высокой ноте...

   А волки торопливо рвали куски от еще трепещущего тела, раздирая не только плоть, но и - как умели делать только оборотни - пульсирующий покров магии. Арону не требовалось подходить ближе для участия в пиршестве: его собственное эррэ жадно ловило энергию пожираемого мага, меняя ее полярность, делая частью себя. И все это время довольная улыбка не покидала лица Тонгила: ведь что может быть лучше, чем смертью врага увеличить свою Силу?

   Когда Арон открыл глаза, в комнате еще царил сиреневый сумрак. Потом чуть посветлело, тишина за окном разбилась первой птичьей трелью, и скоро уже многоголосый пернатый хор славил рассвет. Мужчина лежал, глядя на полотно балдахина, думая о кошмарах, пришедших этой ночью. И гадал - считать их воспоминаниями прежнего Тонгила, собственным сумбурным бредом или же пророчеством будущего?

   Глава 3.

   Еще только занимался рассвет, когда из комнаты, отведенной прислуге тара Аримира, на цыпочках выбрался черноволосый юноша. Возможно, причина стараний сохранить тишину заключалась в благородном желании дать остальным еще пару часов сна. Но возможно также, что намерения парня, стань они известны его благородному господину, вызвали бы у того гневный разлив желчи и нестерпимое желание вытянуть служку тростью по ребрам.

   Так или иначе, но юноша, известный остальному каравану под именем Ресан, сумел выскользнуть незамеченным. Огляделся по сторонам и свернул в один из переходов, ведущих из восточного крыла к основному зданию замка. Несколько раз впереди слышались шаги, но пареньку удавалось спрятаться: то в достаточно глубокой тенистой нише, то в одном из перекрещивающихся проходов; так что стражники с руной Яруш на плече - знаком Тонгила - проходили мимо.

   После четвертой такой встречи Ресан начал хмуриться: вооруженных людей в восточном крыле было слишком много. Похоже, посольство, в составе которого парень приехал, находилось под ненавязчивым арестом.

   Вскоре юноша вышел на открытую галерею, соединявшую восточное крыло с центральной частью замка. Вид отсюда открывался изумительный, и Ресан все замедлял и замедлял шаг, пока не оказался стоящим у высоких перил из искусно переплетенного вороненого железа. А на востоке восходило солнце.

   Огненный шар в оранжевой лучистой короне поднимался из широкой озерной глади, словно император мира, шествующий по золотому ковру отражения на собственную коронацию. Лучи юного солнца ласково скользнули по лицу паренька, благословляя смертное чадо.

   Ресан замер, не осмеливаясь дышать, лишь мелькнула горькая мысль, обращенная к хозяину замка: "Как можно каждый день видеть такую красоту и продолжать при этом творить зло? Как можно жить в таком прекрасном месте и оставаться жестоким убийцей и чернокнижником?"

   Ладонь юноши поднялась в привычном жесте, очерчивая священный круг, потом коснулась груди напротив сердца, а губы прошептали короткую молитву - благодарение дневному светилу.

   - Эй, ты! - из-за спины донесся усталый женский голос. Юноша вздрогнул от неожиданности, развернулся. На него смотрела пожилая горничная с недовольно поджатыми губами, прижимая к боку полную корзину грязного белья.

   - Хватит бездельничать! - чувствовалось, что чужая леность оскорбляла горничную до глубины души. - Отнеси-ка это прачкам! И поживей! - Тут, неким чудом, корзина моментально перекочевала к растерявшемуся Ресану, а горничная уже шла назад, бормоча про неприбранные покои и некоего Митрила, сующего нос куда не надо.