Дар дождя

– Это только начало. Я видел документы. Операции будут шириться. Не только здесь, а по всей стране. Вы должны что-то сделать.

– Я не… я не знаю, что делать.

Впервые за все время знакомства я видел Таукея Ийпа растерянным.

И тогда я понял, что существует чувство хуже, чем самый острый страх; это было унылое чувство безнадежности, неспособности что-либо изменить. Мною овладела усталость, словно кто-то набросил мне на плечи теплую шаль. Я так устал, что единственное, чего мне хотелось, это уснуть и после пробуждения обнаружить, что война закончилась или, еще лучше, что все это было ночным кошмаром. Таукей Ийп был напуган и растерян, но мне требовалось действовать дальше.

Я попросил его дать мне машину.

– Куда ты собрался? Уже темнеет. Это опасно. – Он поднял руку с костлявыми пальцами, которые подбиравшаяся дряхлость превращала в когти, словно у него была власть мне приказывать.

– Пожалуйста, скажите отцу, что сегодня я вернусь поздно. Я должен кое-что сделать.

Он понял, и его рука упала обратно к нему на колени.

– Будь осторожен.

Чтобы спрятать машину от посторонних глаз, я въехал в заросли лаланга[87] и колыхавшегося бурьяна высотой с меня. В этот час на закате лягушки начинали исполнять свой концерт, наслаждаясь дождем, по-прежнему падавшим мягкими нежными струйками, – под таким дождем и котенок бы играл с удовольствием.

Я пошел на огни деревни. Где-то залаяла собака. Грунтовая дорога из красной пористой глины шла под уклон, ухабистая от камней. Море насупилось перед толстым покрывалом из туч. Я прошел в ворота, и меня оглушила жуткая тишина деревни, еще не оправившейся от утренних потрясений. Двери домов были закрыты, словно это могло помочь отгородиться от возможных несчастий. До меня донеслись плеск волн о пристань и скрип лодок, словно беспокойно ворочался во сне старик.

Я выжал из памяти, где находился дом Мин, и направился к нему. Я гадал, знал ли уже дядюшка Лим и не приехал ли он в деревню. Если не считать огонька в единственном окне, деревянный дом стоял в темноте. Я зашел под навес перед входом и постучал в дощатую дверь, тихо, словно извиняясь. Перед огоньком заплясали тени, и дверь открылась. Увидев меня, она шагнула назад. Меня ужаснули яркие синяки у нее на лице. Неужели солдат нанес ей столько ударов и таких сильных?

– Я ошибался. Они не попали в тюрьму.

Я рассказал ей о случившемся, чувствуя тяжесть вины, которой предстояло идти в ногу со мной всю мою жизнь.

– Знаю.

– Я не понимаю, откуда.

Она видела мое замешательство, но покачала головой и отказалась ответить.

– Я должен увидеть Цая, – сказал я.

Она кивнула, и мы вместе пошли к дому старосты. По пути я пытался придумать подходящие слова. Я думал о той боли, которую испытал отец, когда погиб Уильям, и знал, что сказать мне будет нечего.

Постучав, я решил, что могу только описать случившееся. Дверь открылась, и по лицу Цая я понял, что даже этого делать уже не нужно.

– Когда их увезли, мы поняли, что они никогда не вернутся, – сказал Цай, когда мы сели в его простой столовой.

Напротив входной двери располагался высокий деревянный алтарь, и с него на нас смотрела триада богов, та же даосская троица Процветания, Счастья и Долголетия, которую я видел в доме деда. Цай зажег несколько палочек с благовониями, и под крышу из рифленого железа потянулись тонкие белые полоски дыма. В комнату, мяуча, вошла кремово-коричневая кошка с обрубленным хвостом. Она выгнула спину и хотела потереться о мои ноги, но вдруг напряглась и отпрыгнула в угол.

– Мне тоже нужно было это понять.

– Что бы ты сделал? Ты смог бы этому помешать? Ты, прихвостень?

– Дядюшке Лиму сказали?

Цай кивнул:

– Завтра утром он приедет и увезет Мин обратно в ваш дом. Но пока нужно подумать о похоронах, – он вздохнул, и я услышал надлом в его голосе. – У нас будут не одни похороны.

– Где лежит мой муж? – спросила Мин. Она все время плакала, но теперь вытерла глаза. – Ты нам покажешь?

Я взглянул на Цая, и тот сказал:

– Мин, я тоже хочу увидеть, где лежит мой сын, но лучше с этим подождать. Мы пойдем туда завтра.

– Я хочу пойти сейчас. Подождите меня здесь, я сбегаю в дом, возьму теплую одежду и лампу. – Она тихо закрыла за собой дверь, оставив нас перед тремя богами.

– С ней все в порядке? – спросил я.

Цай пристально смотрел на закрытую дверь.

– После того как вы утром уехали, тот человек, который хотел забрать Мин, вернулся вместе с тремя солдатами.

Горо исчез сразу после того, как составил на меня рапорт Фудзихаре. Я не хотел слышать, зачем он вернулся в Кампонг-Дугонг. Я это знал. И пожилой староста видел, что я знаю, но все равно сказал:

– Он вернулся, и они ее изнасиловали. А потом сказали ей, что расстреляли моего сына… расстреляли их всех.

– Это наказуемое преступление. Мы должны сообщить об этом. Горо и остальные будут наказаны.

Он ударил по столу, прогнув тонкую фанеру крепким рыбацким кулаком. В тишине звук показался кощунственным.

– Ты дурак! Неужели ты до сих пор ничего не видишь даже после того, в чем сегодня принял участие?