Дар кариатид

— Пойдем, — отец протянул дочери руку, помогая ей перепрыгивать через наваленные на новый дощатый пол кирпичи и доски.

Степан заглянул в дверной проем с прислоненной к нему некрашеной еще дверью.

— Илья Петрович, — окликнул он невысокого полного мужчину, отдававшего приказания другим строителям. — Я сегодня работать не могу. Дочку в больницу возил. Теперь нам назад в деревню надо.

Илья Петрович пожал протянутую ладонь Степана, похлопал его по плечу.

— Давай, Степан. Обойдемся как-нибудь один день без тебя. Девчонка-то курносенькая, чернобровая, вся в тебя!

На углу у булочной Степан снова остановил лошадь. С мороза ванильный запах в помещении казался особенно сладким.

Такой аромат могли источать только французские булки.

Нина жадно вдохнула запах ванили. И, угадав желание дочери, Степан купил ароматную с хрустящей корочкой булку.

Назад кобыла бежала быстрее. Или это только так казалось, потому что дорога назад всегда кажется короче.

Ехать быстро-быстро на санях, хрустеть французской булкой и смотреть, как тают, тают снежинки в ладони — разве это не есть счастье?

Дома Ефросинья встретила дочь и отца обидой во взгляде.

— Ну что? — повернулась она на скрип двери. Во взгляде ее явно читался упрек, который она, возможно, и сама не смогла бы облечь в слова. Чуть приболела дочь (и не болезнь — то, а так, пустяк) и мчится с ней в райцентр, и работу бросает. А ее, Ефросинью, и слушать не хочет, и забота ее ему не нужна.

Придирчиво осмотрела платок. Не порвала ли падчерица. Встряхнула и повесила на спинку добротного дубового стула, сделанного еще покойным мужем.

Ох, все чаще все в доме напоминало Ефросинье о покойном Макаре. Видит ли он оттуда, из-за облаков, ее измену? Судит ли? Ну да, не ради себя, ради детей. Не обессудь, Макар. Детям отец нужен, кормилец в доме.

И все-таки Ефросинья не могла не признаться себе, что все чаще сравнивает чернобрового красавца Степана с грубым приземистым Макаром. Да, видный, работящий мужик ее сожитель, да только не их, не деревенский. Есть в нем что-то такое, тайна какая-то, невысказанная боль. А что бы взять да рассказать бабе своей! Глядишь, и расцвела бы цветком в их отношениях та особая нежность, что несравненно выше обычной близости. Макар… с тем все понятно, просто было. Побьет, да тут же приголубит. А от Степана ласки жди не дождешься. Даже ночью, когда так близко его упругое сильное тело, мысли его далеко, далеко…

Глава 18 За победителей, за побеждённых!

Сто пять дней продлилась «ненужная война». Вечером 12 марта 1940 года был подписан мирный договор между Советским Союзом и Финляндией.

А еще через несколько дней гармонь играла-ликовала на всю деревню. Вернулись победители. Михаил да Андрей. Живые- невредимые. Радуйся, мать. Радуйтесь, земляки. Играй, играй, гармонь!

Пейте, гуляйте, земляки, сыновья домой вернулись.

Играй, играй, гармонь!

Яблочки моченые, огурцы соленые… И еще бочонок с грибами-маслятами.

— Все-все — не скупись! — выставляй на стол, хозяюшка. И водки, водки не жалей!

— Угощайтесь, земляки, радуйтесь! Оба сына живыми домой вернулись. Веселей, веселей играй гармонь!

Вся деревня гуляла в доме под железной крышей. Гармонист, шапка набекрень, уж лыка не вяжет.

Мать вернувшихся солдат, Ульяна, на седьмом небе от счастья. Не ходит — летает по дому. Тихон умиротворённо горд, спокоен даже, крутит рыжий ус.

Во главе стола — столетний старец Савельич, отец Тихона, восседает чинно, важно, да все в бороду седую усмехается. Все бы им, молодым, гармонь да водка. Детишек бы постыдились. Дети сбежались в дом со всей округи. Благо, дом просторный. Всем места хватит. Всей деревне. Пейте, гуляйте, веселитесь!

Пришли на всеобщее веселье и Нина с Нюшей, дочерью дяди Никиты, и теперь обе следовали глазами за белой головой вожатого Сережи, который так важно расхаживал между двумя братьями, как будто одержал над финнами победу.

Нина поискала глазами отца и братьев, но никого из них не было на этом празднике.

— Эх, девки пляшут, ума нет. Перестанут или нет? — подбоченясь, на середину избы выступила сестра Тихона Аннушка, крутобокая, в нарядной цветастой по случаю праздника юбке.

Лихо отплясывая в такт частушке, Аннушка подхватила под руку отца. Улыбаясь, как ребенок, он неловко, но уверенно потоптался на месте.

— Учитесь, хлопцы, как плясать надо! — не удержался от напутствия.

Вокруг прадеда радостно запрыгала правнучка, голубоглазая девчонка лет четырех с солнечными косами — младшая дочь старшего внука, Михаила.

Раскрасневшись от пляски, старик вернулся за стол.

— Давай-ка, внучок, еще водочки, — пододвинул к бутылке граненый стакан седобородый старик.

— Что-то ты, папа, совсем раздухарился, — укоризненно покачал головой Тихон, явно намекая на почтенный возраст отца, когда не грех поберечь здоровье.

— Цыц! — грозно зыркнул глазами старик. — Что ты знаешь о войне?

Все за столом уважительно замолчали, а белоголовый Сережа удивленно округлил голубые глаза.

— Дед, да ты ж не воевал, — брякнул вдруг он.