Дар кариатид

Путь домой — полусон- полубред. И сотни прожекторов, пронзающих небо, разрывающих мозг.

Слезы душили Ингрид. Слезы счастья. Слезы отчаянья.

Хотелось поскорее закрыться в своей комнате и дать волю отчаянью и счастью.

Наконец… наконец!.. дверь захлопнулась.

Ингрид нетерпеливо, судорожно достала из нижнего ящика письменного стола дневник в кожаном переплетена серебряном замочке, ключ от которого всегда носила с собой.

Дневник- самое заветное, что было у Ингрид — подарок матери на пятнадцатый день рождения. Его белоснежным страницам девушка доверяла самые сокровенные свои мысли, надежды и мечты — то, о чем не могла бы рассказать ни отцу, ни матери, ни даже сестрам.

Но теперь все это вдруг стало ненужным, неважным.

Ингрид взяла ручку и раньше, чем успела подумать, что собирается написать, перечеркнула крест-накрест первую страницу, старательно исписанную мелким бисерным почерком. И то же самое сделала со всеми остальными, пока не дошла до чистого листа.

Слезы отчаянья и радости горячо падали на бумагу.

Чувства, наконец, нашли выражение в словах и теперь просились на лист, завораживающий своей белизной.

Бисер слов рассыпался по бумаге.

«Вся моя жизнь отныне принадлежит Ему, — быстро-быстро писала Ингрид. Все мои мысли, все мои чувства, все мои надежды и желания отныне принадлежат Ему.

Я не знаю, увижу ли я Его снова, да это и не важно, ведь с этого самого мгновения все, что я делаю, я делаю для Него! С этого мгновения я принадлежу ни себе, а Ему. И даже если Ему понадобится моя жизнь, я ни на секунду не задумываясь, расстанусь с ней».

Каждое утро Ингрид ставила перед портретом фюрера несколько ваз с живыми цветами. Иногда это были нежные ромашки, иногда только что срезанные в саду белые розы. Зимой приходилось посылать служанку, пожилую фрау Урсулу Шмидт в Лангомарк. Урсула возвращалась с охапкой тепличных хризантем, устойчивых к холодам.

Густав хмурился, когда заставал младшую дочь за ее обычным ритуалом. Но все-таки преданность фюреру Ингрид, думал он, лучше безумного увлечения кинематографом Анны-Элизабет или религиозного фанатизма Магдалены, не говоря уже о непредсказуемых выходках Кристы и затянувшегося отшельничества Евы.

Но кто бы мог подумать, что из-за «боварского ефрейтора» в семье будут разгораться такие страсти? Ведь девочки стали взрослыми, но по-прежнему были так же, как в детстве дружны между собой. Даже прическу все пятеро носили одинаковую, хоть Ингрид долгое время и отказывалась остригать свои длинные косы, ведь именно так, на старинный манер, убирали волосы патриотки из Союза немецких девушек, следуя вкусам фюрера.

Участь дочерей печалила Густава, но в то же время радовало то, что они всегда были с ним. И все-таки Густав Майер все чаще задавал себе вопрос: «По настоящему ли счастливы его дочери?» и все чаще не находил ответа.

А хуже всего было то, что теперь сестры, всегда обожавшие друг друга, ссорятся почти каждый день.

Вот и утром…

Солнечные зайчики весело метались по комнате Ингрид, обещая безоблачный день. Девушка успела поставить в вазу у портрета фюрера три белых лилии, и теперь любовалась то кумиром, то нежным букетом.

И надо же было Еве заглянуть к ней в это утро!.. Ингрид так и не поняла, что произошло. Конечно, она знала, что Ева отнюдь не разделяет ее пламенной любви к фюреру. Но сейчас (Ингрид была уверена, хотя и не могла этого объяснить) дело было в лилиях. В трех белых лилиях.

ЕВА УВИДЕЛА ЛИЛИИ.

— Убери эти лилии!!!

Крик как выстрел в грудь.

— Что тебе сделали эти лилии? — растерялась Ингрид.

— Не они, а он! — Ева с ненавистью смотрела на Гитлера.

Ингрид инстинктивно заслонила собой портрет от сестры. Мало ли что можно ожидать от нее, когда она в таком состоянии!

— Ненавижу твоего Гитлера! — накинулась на фанатичную младшую сестру Ева. — Это он убил моего Отто!

— Ты должна быть счастлива, что твой никчемный Отто умер за великого фюрера! Как я была бы счастлива умереть за него!

— Да что ты знаешь о счастье?!! — задыхалась от негодования Ева.

На крики почти одновременно сбежались Анна-Элизабет, Магдалена и Криста.

— Я так и знала! — всплеснула руками Магдалена и глаза ее стали совсем огромными, страдальческим. — Опять в доме шум из-за этого Антихриста!

— Да как ты можешь?! — готова была расплакаться Ингрид. — Ты… уж лучше бы ты ушла в свой монастырь!..

— Ингрид! — встала на сторону Магдалены старшая сестра. Как всегда в таких случаях голос ее стал нравоучительным и подчеркнуто снисходительным. Так разговаривают с капризным маленьким ребенком. — Зачем ты так разговариваешь с сестрой? Ты ведь сама потом будешь жалеть об этом. Обидеть родную сестру из-за человека, развязавшего кровавую бойню. И для чего? Никто не знает, для чего! Для чего сжигают заживо в печах евреев? Для чего умирают наши солдаты в России? Просто потому, что обыкновенный человек, похожий на Чарли Чаплина, решил, что он великий человек!

Еще секунду назад на глазах Анны-Элизабет блестели слезы, но теперь, как всегда неожиданно, она перешла к безудержному веселью.