Дар кариатид

Велосипед Кристофа был уже наготове. Прислонившись своим железным туловищем к высокой сосне, ждал, когда на лесной дорожке появятся узники.

Нина шла последней. Мысль о том, что придется идти в Лангомарк, беспокоила и в то же время дразнила любопытство. Что понадобилось от нее хозяевам?

Кристоф махнул Нине рукой и лениво взгромоздился на велосипед.

Веточки захрустели под колесами.

Подросток ехал быстро. Собака (на этот раз мальчик взял с собой Конду) весело устремилась за ним. Нина не успевала за велосипедом, но это немало не заботило Кристофа.

— Los! Los! Пошла! Пошла! — поторапливал он.

Нина сбросила тяжелые деревянные ботинки. Сосновые иглы щекотали подошвы, но все равно идти босиком было удобнее. А ведь до Лангоманка километра два, а то и больше.

Но вскоре загрубевшие пятки перестали ощущать уколы камешков и хвои, и Нина резвее зашагала за Кристофом и Кондой. Дорога в Лангомарк неожиданно оказалась даже приятной. Только время от времени какой-нибудь коварный почти не видимый камешек заставлял босую девочку подпрыгивать от неожиданного укола.

Но разве могут такие мелочи испортить погожее, совсем не осеннее, сентябрьское утро?

Всё казалось Нине новым и необычным в этот день. Так вышедший из комы удивляется вновь открывшемуся для нему миру звуков, красок и запахов.

Среди ослепляющей зелени, не тронутой еще осенним увяданием, высился готический замок. Девочка невольно залюбовалась огромными, как телята, черногусами с красными «серьгами», скользившими по глади озера, издалека казавшегося черным.

У дороги наливались горьким соком пять рябинок. Сколько таких рябин на Смоленщине!

Но на фоне черного замка эти рябинки смотрелись совсем по-иному. Стройные чужие деревца.

Незнакомым, томным и красивым предстал на этот раз глазам узницы и Лангомарк. В последний раз она была в поселке на похоронах Анастасии, но всё, что врезалось в память тогда, — старая береза и несколько упавших на могилу листьев.

Теперь Лангомарк был спокойным и чинным, с налетом самодовольной чопорности. По выложенной булыжником дороге лениво трусила черная кобыла. Ездок, пожилой немец в соломенной шляпе, сонно правил пустой бричкой. Из чистеньких коровников доносилось ленивое мычание.

Поселок медленно, неохотно выходил из полудремы, не слишком желая возвращаться к реальности с ее обычными каждодневными заботами и войной где-то там далеко от чинного уютного поселка. Но каким-то образом, вопреки законам расстояния, неслышимые отзвуки далекой войны, запах гари и зловещие отблески пожаров ощущались и здесь.

От главной дороги ручейками разбегались в стороны к домам асфальтированные дорожки.

Домов было около сотни.

Поселок мало напоминал необузданную, неприкаянную красоту Смоленщины с ее деревнями и селами. Ни бурьяна, ни крапивы, ни бескрайности русских раздолий — всего того, что вызывает щемящую тоску. Вместо хат с соломенными крышами чинные каменные дома, крытые шифером, с ухоженными палисадниками. Большинство домов были одноэтажными, но кое-где над ними высились и двухэтажные.

Цветы наполняли поселок яркими красками, окутывали едва уловимым, тонким и пряным одновременно, сложным букетом ароматов.

Возле дома Шрайбера цвели розовые розы. Изящное буйство нежных бутонов.

Пена розовых лепестков невольно притягивали взгляд к двухэтажному домику Шрайберов.

Вдоль стен среди крупных резных листьев свисали зеленые кисти мелкого полудикого винограда. Во дворе росло ореховое дерево, аккуратно обложенное камнями у основания. Под окнами наливались соком плоды на яблонях.

Сам дом был побелен тщательно и, по-видимому, совсем недавно — так ослепляла праздничная, как первый снег, белизна стен.

Так же основательно выкрашена белым была и парадная дверь, глянцево блестевшая свежей краской.

На улицу выходили восемь окон: четыре на первом этаже и четыре — на втором.

Узницу уже ждала возле дома красивая светловолосая женщина в легком сиреневом в мелкий цветочек платье, которое почти полностью закрывал синий полосатый фартук. Издалека Нине показалось, что она ровесница Маришю. Но вблизи морщинки выдавали истинный возраст немки. Ей было около пятидесяти.

Хозяйку красивого белого дома вполне можно было принять за русскую. Светло-русые, почти белокурые волосы лежали вовнутрь завитками. Взгляд больших голубых глаз открыт и приветлив.

— Komm, — махнула женщина рукой, как только девочка шагнула во двор.

Немка обогнула дом. Сзади он был не таким красивым. Только одно, кухонное, окно смотрело на задний двор.

Там же находился «черный ход» — дверца с крыльцом.

Нина последовала внутрь дома за хозяйкой.

Внизу из приоткрой двери ароматно пахло тушеным мясом. Аппетитные запахи словно дразнили полуголодную девочку.

По-видимому, за дверью находилась кухня.

Хозяйка миновала её. Здесь были только её владения приправ и посуды, в которые не допускался никто, а тем более, русские.

Берта никогда не считала приготовление еды обязанностью. Готовить было для неё и удовольствием, и своего рода ритуалом. И искусством сродни игре на пианино.