Где-то легонько стукнул ставень, пробежавший сквозняк шевельнул парчовые шторы. Анна замерла и выжидающе уставилась на дверь в глубине коридора. Но в доме как будто не было ни единой живой души.
Они осторожно пошли дальше, заглядывая во все комнаты, встречающиеся им на пути. Наконец луч уперся в начало лестницы, ведущей наверх. Они поднялись по ней. Анна заметила на стене выключатель и несколько раз пощелкала им. Никакого эффекта. Свет на втором этаже не включался. Впрочем, так же, как и на первом.
Второй этаж был обставлен с той же роскошью, что и первый. «Всему, чем он владеет, – неприязненно подумала Анна, – самое место в Эрмитаже».
В комнатах было чисто. Тут и там стояли букеты, Анна обратила внимание, что цветы в вазах в точности повторяют те, что были вытканы на гобеленах, покрывающих стены в парчовых виньетках. У Клонова должно было быть немало прислуги, хотя непонятно, куда они все подевались в настоящий момент.
Здесь они также никого не обнаружили и поднялись на третий этаж. Четыре первых комнаты были пусты, зато в пятой их ждал сюрприз: на полу валялось опрокинутое инвалидное кресло.
– Вот черт! Сбежал! – выругался Герман.
В эту минуту Анна заметила сантиметрах в тридцати от пола висящие в воздухе ботинки. Они были настолько малы, что напоминали детскую обувку, подвешенную ради прикола к потолку. Разница была в том, что эти оказались надеты на маленькие ножки.
– Посвети выше, – хрипло велела Анна. Герман выполнил ее просьбу и снова выругался.
И было от чего. На спускающейся с потолка длинной веревке висел Клонов. Его голова была наклонена к плечу, и казалось, что он с любопытством разглядывает перепуганных непрошеных гостей.
Он был мертв.
Анна поймала себя на том, что испытывает разочарование, глядя в широко раскрытые, мертвые глаза карлика. И еще – острое чувство тревоги, вместо ожидаемого облегчения.
Она постаралась отогнать от себя это странное чувство. Главное, поскорее выбраться из страшного дома и забыть о нем навсегда.
Глава 27
– Может, объяснишь наконец, как тебе это удалось? – допытывался Герман.
Они сидели в уютном кафе и с наслаждением поедали мясо, тушеное в горшочке.
Кафе называлось «У камина». Камин действительно занимал центральное место в интерьере: огромный, закопченный, стилизованный под старинный очаг. Такие наверняка встречались в парижских харчевнях во времена мушкетеров. В довершение сходства над огнем медленно поворачивался гигантский вертел, а на нем, как и полагается, жарилась целая туша кабана. Поджаренное, с дымком, мясо распространяло аппетитнейший запах, который чувствовался даже на улице.
Хозяева кафе вообще оказались весьма изобретательными людьми. Они не стали тратить кучу денег на дорогие отделочные материалы, вместо этого они, наоборот, скололи всю штукатурку со стен. Под ней обнаружилась старинная кладка из красного кирпича. Добавив немного дерева и разместив на стенах многочисленные светильники, похожие на самодельные, владельцы сумели создать неповторимый, очень оригинальный и уютный интерьер.
Картину довершали круглые, разумеется, деревянные столики, покрытые чистейшими скатертями в красно-белую клетку, и такие же деревянные стулья. В сочетании с великолепной кухней это местечко быстро стало местной достопримечательностью.
То, что Анна и Герман очутились здесь в этот вечер, объяснялось не только их желанием познакомиться с фирменным блюдом местного шеф-повара.
Дело в том, что прислуга Барсковых разбежалась сразу же после того, как Анна врезалась во дворе в автомобиль Фрэнка. Люди не захотели больше оставаться в доме, где то и дело происходит что-то страшное. С одной стороны, это оказалось весьма кстати, так как в противном случае было бы трудно объяснить слугам появление в развороченной гостиной изувеченного трупа бывшего управляющего.
Но вот готовить еду было некому. Анна предложила соорудить что-нибудь на скорую руку, но Герман запротестовал и пригласил ее поужинать в кафе. Ему не терпелось узнать разгадку запутанного преступления, и теперь он не сводил с нее настойчивых глаз, позабыв даже про голод.
– Анна, не томи, – взмолился он. – Ты обещала назвать мне имя убийцы моего отца.
Анна прожевала кусок сочного, тающего во рту мяса и полезла в свою сумочку. Когда она извлекла на свет все ту же газету, Герман только застонал.
Анна, не обращая внимания на его конвульсии, аккуратно развернула изрядно помятый листок бумаги и разложила его на столе.