Дар над бездной отчаяния

– Как рёк Милостивец: просите и воздастся, стучитесь и откроется… В житиях почитай про Александра Невского, – посоветовал отец Василий при расставании. – Помню, сказано, князь был дивно прекрасен ликом. Его по телесной красоте сравнивали с патриархом Иосифом, которого фараон поставил начальником над всей Египетской страною. О его же духовной красоте говорится: «…был милостив паче меры». Такого и пиши. Молись и пиши. Пиши и молись. Господь тебя любит, поможет.

После долгих терзаний Григорий решился на извод.[18] В доличном письме оставил всё по канону: одежду, нимб, крест в правой руке, а лик стал писать, как летописец донёс. Превозмогал боль. Кровь из дёсен текла по черенку кисти, подмешивалась в краски. Опять все не то. На этот раз жалостно как-то глядел благоверный князь. «Не пристало государю на такой образ молиться, – сокрушался Григорий. – Глядит, будто и у него зубы болят…». Как пелена с души спала, утром и вечером молился истово. Взялся есть лук без меры, рот соленой водой полоскать, чтобы быстрее зажило. Перед тем, как взять кисть в зубы, опять молился усердно святым бессеребреникам Козьме и Домиану.

Скоро дёсны перестали кровоточить, и лик святого Александра Невского на иконе красотой и благочестием засиял. Другие образы святых скоро изобразил. Датак разбежался в трудах и озарении, что написал небольшую иконку Николая Чудотворца. Тоже вышла в изводе.

«С таким простым ликом землю пашут и хлеб молотят, – разглядывая её, сказал отец Василий, – но свет в глазах у Чудотворца горний…».

В первых числах марта повезли иконы в Самару. Владыка Серафим строгим взором вглядывался в икону святого князя Александра Невского. Потом расцвёл ликом, перекрестился на неё. Расцеловал троекратно Григория, произнёс:

– Гластится мне, будто левая ланита у благодатного князя чуть румянее, чем правая, а?

Юный изограф в смущении опустил глаза в пол.

Постыдился признаться, что, когда писал левую щёку, дёсны кровоточили и кровь чуть разбавила краску. Икону Николая Чудотворца архиерей долго держал в руках, строжел лицом:

– Для какой надобности написал?

– Николу Чудотворца Гриша, по моему наущению, в дар цесаревичу написал, – ответил за него отец Василий.

– А ведаешь ли ты, Гриша, что наследник родился в один день с Иовом Многострадальным?

– Не ведаю, владыка.

– То-то и оно.

Архиерей звякнул колокольцем. На пороге кабинета возник секретарь.

– Найдите мне скорёхонько икону Иова Многострадального, – велел архиерей.

Минут через десять секретарь, натужась, внёс огромный золочёный альбом:

– Икону не нашли. Вот только в альбоме иллюстрации.

– Иди, сравни, – позвал владыка отца Василия. Гриша остался стоять в отдалении.

Тот долго вглядывался в изображение на альбомном листе, в удивлении поднял глаза на архиерея:

– Велики дела Господни. Скорбь Иова как будто в глаза Николая Чудотворца перекочевала.

– То-то и оно, – потряс головой владыка. – Будто наперёд скорбит.

Он повернулся к Григорию.

– А ты, сынок, не слышишь, вроде гуд из земли идёт?

– Ни разу не слыхал.

– Как-нибудь к земле ухом приникни, послушай…

13

Зыбился чай в чашке саксонского фарфора. Пальцы государя, ещё недавно разгибавшие подковы, дрожали, но голос был твёрд.

– Пока я болен, тебе, Ники, лучше оставаться в России, – император отхлебнул чай.

Наследник нагнул голову, чтобы не встречаться с отцом взглядом. В царских глазах копился страх. У цесаревича сердце разрывалось от жалости к отцу, разом превратившемуся из румяного богатыря в старика с дрожащими руками. Он ощущал неловкость и вину за то, что сам был молод и полон сил. Ему двадцать пять. Полковник гвардии. Объехал полмира. На голове шрам от самурайского меча. Он не мальчик, но муж.

– Папа, я дал Алекс слово приехать в Англию.

– Болезнь, к несчастью, не берёт в расчёт наши обещания, – вступила в разговор царица-мать, находившаяся здесь же, в спальне. – Она должна понять…

В её словах Николаю почудилось до сих пор умело скрываемое нерасположение маман к Алекс. За столом, где шел разговор, сидели все члены семьи. Сестра Ксения отставила тарелочку с десертом. После крушения поезда она осталась горбатенькой. Её сердце полнилось жалостью и к больному отцу, и к обиженному брату. Ксения глазами делала Ники знаки: «Не спорь». Михаил, младший брат наследника, вытер рот салфеткой. Он всегда ел быстрее всех:

– Он же ненадолго. Мы все с тобой, папа.

Государь, упираясь руками в край стола, трудно поднялся и молча вышел из столовой. За ним удалился и наследник.

В своём кабинете он упал спиной на диван, закинул ладони на затылок. Пощупал пальцами рубец за ухом. Лезвие самурайского меча тогда прошло вскользь: «Да… путешествие в Японию было уже после знакомства с маленькой Гессенской принцессой». Её смех, ямочка на щеке…