Дар речи

– Жан-Пьера назвать совсем уж нормальным тоже было трудноватенько, но красив был – боже, как же он был красив!

– Красота дьявола?

– Ангела! И вот этот ангел на пару с маман убивает пациентов одного за другим, чтобы сделать из них мумии. Часами расписывает их красками, добиваясь… как бы это сказать… чтоб они были как живые…

– А при чем тут эта Марион Леклерк?

– Де Клерк. Она то ли бельгийка, то ли голландка. Независимая журналистка, которая по наводке отца умершей пациентки попала в клинику и чуть не стала очередной жертвой. Похоже, она занималась карате или чем-то вроде – ей в одиночку удалось вырваться из лап убийц, переломать руки маман, оглушить моего благоверного и сдать их полиции. Но самое важное открытие мадемуазель де Клерк сделала, когда в ожидании полиции рылась в бумагах клиники. Однако ее открытие грозило грандиозным скандалом. Поначалу сообщения об этом деле подавались в газетах под рубриками «сенсация», «молния», «скандал» и сопровождались фотографиями клиники, Жан-Пьера и его маман, мумий в гробах – он хранил их в ящиках наподобие гробов. Полиция сообщила об аресте, а также о тетрадях, в которых содержались имена заказчиков и суммы, полученные Жан-Пьером за мумии, «личности которых устанавливаются». Через два дня выражение «имена заказчиков» сменилось на «псевдонимы заказчиков», после чего официальные представители полиции перестали комментировать дело «в интересах сохранения тайны следствия». Госпожа де Клерк была возмущена – ведь она своими глазами видела подлинные имена заказчиков. Но почему-то не спешила их обнародовать. Может, нужны были какие-то более веские доказательства… не знаю… Пресса обвинила полицию и Елисейский дворец в попытках скрыть от общества имена высокопоставленных заказчиков – министров, банкиров, генералов, звезд шоу-бизнеса и прочих извращенцев, готовых платить миллионы за убийство и мумификацию невинных женщин… в общем, как-то так…

– А ты?

– Сначала боялась, что лишусь квартиры и загородного дома, потом продала «Gaumont» историю мужа и его матери. Скоро на экраны выйдет фильм с Аленом Делоном в роли психопата-психиатра… как он согласился – ума не приложу…

– И ты ничего знать не знала и ведать не ведала?

– Видишь ли, мы давно жили по отдельности. Бедный Жан-Пьер оказался импотентом. Да я и не интересовалась его клиникой – зачем мне это? Изредка он заглядывал сюда, а остальное время проводил в клинике, и меня это устраивало. Ну да, было в нем что-то нездоровое, что-то настораживающее, но надо признать: он никогда не был скупцом, если я просила денег на хобби…

– Хобби?

– О, это долгая история, а времени у нас мало – только на секс и осталось.

И мы занялись тем, на что осталось время.

Хотя Моника и предупреждала меня, что важнейшим цивилизационным достижением французов до сих пор остается высокоразвитая бюрократия, я не ожидал, что события будут развиваться с такой скоростью.

В первый же день за обедом мы подписали меморандум о сотрудничестве между «Sou de Cuivre» и издательством Арто, а следующим утром – и договор, в котором пункт за пунктом описывались обязанности и ответственность сторон, а также план действий на год.

Наверное, это были счастливые времена для русской литературы – все ждали от нее чудес: многим казалось, что освобожденная словесность не сегодня завтра явит изумленному миру новых Толстых и Достоевских. Конрад же Арто оценивал наши перспективы реалистичнее, поэтому для начала решил запустить при содействии новых партнеров серию черных детективов, а параллельно – библиотеку «Французский скандал», в которую были включены Селин, Полин Реаж, Жан Жене, Жорж Батай, Пьер Луис, Пьер Гийота, Эрик Журдан и их неблагонравные друзья.

Бумаги были подписаны, тосты произнесены, все разошлись.

У меня были трехмесячная виза в паспорте, тридцать тысяч франков в кармане и прекрасная Моника в постели.

– Раз уж у тебя появилось так много свободного времени, – сказала прекрасная Моника, – не хочешь ли ты мне помочь в одном деликатном деле?

Мы устроились за столиком кафе на улице дез Эколь, где когда-то вдрызг разругались сталинист Сартр и националист Камю, и Моника принялась рассказывать свою историю.

Перед отъездом из Москвы Моника и ее матушка мадам Каплан просеяли сокровища, накопившиеся за годы дружбы с фрондирующими и диссидентствующими писателями, художниками и музыкантами, и вывезли в багаже только самое ценное – письма и картины. В Германии продажа писем Шостаковича и Шнитке, картин Яковлева и Шеломова принесла неплохие деньги. Занималась этим главным образом Моника.

Попав в среду людей, занимающихся торговлей искусством, Моника вскоре сообразила, что лучше всего это делать во Франции.

Выйдя замуж за Жан-Пьера и перебравшись в Париж, она обнаружила, что русские эмигранты привезли в Европу много интересных произведений искусства, которые, однако, зачастую не имели провенанса.