Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы

— Он лишь части часть, а потому и не вполне тот подарок, о котором все думают. Просто внутpи волхва есть такое, что и ведет по пути особенному. Давно я парня приметил, и дар черный с младых лет холил. И не к чему эти бабьи разговоры! — стукнул хозяин кулаком по столу, — Как сказал — так и будет! «Делай, что должен» — и назад ему хода нет, пока не воссоединит разрозненное! Дареное не дарится.

— Но, ведь, случается, что теряют, старый! Ты все можешь! А он и сам как-нибудь без подарков-то разобрался! — взмолилась к мужу хозяйка.

— Чтоб кто-то потерял, надо сперва найти охотника — подобрать! — отрезал Седобородый.

— Есть такая охотница! — молвила девушка, выдав себя.

— Эх, Мать! Уж не один век вместе, а не научилась-таки мужика своего обманывать! — укоризненно бросил Старец Яге, — Выходи-ка на Свет, красна девица, дай я на тебя полюбуюсь!

Делать нечего, спустилась Ольга с печи, да так и встала, и слова не в силах молвить, точно обмерла.

— Говоришь, согласна Дар мой Черный да Навий на себя принять? А хорошенько ли поразмыслила, девонька, прежде чем речь держать? Слово — не воробушек, назад не воротится! Ведаешь ли, кто я таков есть? — спросил Бородатый и как зыркнет на нее филином.

— Ты Злодей, старик! Скверный Шут! Погубитель ты! — отвечала Ольга, и сама от смелости опешила.

— Верно, девочка! Угадала, — послышался ей голос Матушки-Яги.

— Так пойдем-ка со мной, во двор выглянем — может одумаешься… — пригласил Седобородый.

Он и шага не сделал, а уж на крыльце стоят.

Видит Ольга — мимо терема тени призрачные следуют, всяк, кто ни проходит мимо — хозяину кланяется. И спешат они толпами к реке великой. Ее девушка раньше и не приметила. И туман стелится над теми водами, а может смрадный дым клубится там. Тут ей и вовсе страшно стало, потому как Седая Борода еще длинный острый посох взял, и путь нелюдям указывает. Мол, туда ступайте. Смотрит она, что чертами навии на людей похожие, только вот странность, будто слепцы это, а не зрячие. И толкутся, точно убогие. Но лишь посохом взмахнул Колдун — так они дорогу и приметили.

И запел Старик тулу,[56] зарокотал тяжелым басом, и Пространство содрогнулось да ходуном заходило, а по реке, и отсюда видать, валы покатились пенистые:

Я — Скрыт под Маской
и Путник-Странник,
Вождь мне имя, тож Шлемоносец,
Друг и Сутуга,
Третей и Захватчик,
Высокий и Слепый,

Истый, Изменный,

Исторгатель,
Радость Рати и Рознь,
тож Одноглазый, тож Огнеглазый,
Злыдень и Разный,
Личина и Лик,
Морок и Блазнь,

Секиробородый, Даятель Побед,

Широкополый, Смутьян,
Всебог и Навь-бог,
Всадник и Тяж-бог, —
вовек не ходил я
средь человеков,
своих не меняя имен.
…
Я ж в битве Губитель;
Ярый, Равный,
Высочайший, Седовласый
Посох и щит для богов.

— Ты сойди-ка вниз, красна девица, — говорит хозяин ей, — Поздоровкайся со знакомцами, ну, а лучше, попрощайся.

Дрожа от страха и холода, Ольга приблизилась к призрачным толпам. Прямо на нее шагал седой одноглазый воин. Тело его было так иссечено, что представляло собой одну рану, сплошную рану с запекшейся коркой крови. Навий брел к реке, и единственное око мертвеца было столь же черно и пусто, как Тьма, разверзшаяся по ту сторону заветных вод. Следом, не приминая травы, ступал несостоявшийся тесть — она признала Буревида с трудом. У жупана, вернее у того, кто им когда-то являлся, была начисто снесена половина лица. Третьим знакомым оказался именитый боярин, да только, вот само прозвище она забыла, и сколь ни старалась — не могла назвать. Под сердцем у мертвеца торчали обломки двух стрел, а рваная рана, точно от когтей бера, легла через грудь.

И тогда Ольга вновь обернулась к Седовласу, и ужаснулась, узрев Его истинный лик…

— Говорил же Радигошу, что силенкой он слаб! Не Ему, князю альвов, со мной Силою меряться! — раздался голос бога.

ГЛАВА 21. НАВЬ ИДЕТ

— Тяга Земли! Тяга земли! Будь она неладна. Вон, Святогор, тоже думал превозмочь, а нет — не вышло, сам в камень обратился! — под стать перелескам мелькали мысли.

Словен не щадил ни себя, ни кобылиц. Пятнистая пала, едва Девичье гульбище скрылось за обзором. Он пересел на гнедую и погнал, сливаясь с ней воедино. Но вот вдали померещилась темная полоска. Пустив лошадь шагом, словен прищурился. Заходящее слева солнце еще вполне освещало нивы, и волхв узрел темно-зеленую полосу могучих деревьев без конца и края. Чем ближе он подъезжал, тем шире и шире расползались дубравы, а вскоре и вовсе густой, непролазный лес преградил путь.