Дар слов мне был обещан от природы

Четкий шаг от края крыши
К божествам воздушным в гости,
И осенний ветер дышит
На раздробленные кости.

Так, напруженной спиралью

Перевивши миг и век,
Уж не бродит за печалью
И за болью человек.

И, глумясь над ним, напрасно

Собираются вокруг.
Он очищен жертвой красной
От друзей и от подруг.

Ты отравленного хлеба

Предлагал ему затем ли,
Чтобы он забыл про небо,
Орошая потом землю,

Чтобы сердце поседело.

Ведь избавил только воздух,
Как стрела из самострела,
Он сокрылся в черных звездах.

Там, как с другом, с метеором

Надэфирный путь деля,
Он ему укажет взором:
Вот сестра моя — земля.

1934

Каждый день так взволнованы зори…

Каждый день так взволнованы зори.
И одна неустанно зовет
За тайгу, на далекое море,
На туманный и мглистый восход.

А другая, из розовых светов,

Поцелована смертью в уста.
И под ней лишь могила поэтов
Да Казанский собор без креста.

Дует ветер с востока, он свежий.

Скоро ичиг обует нога.
Скоро кровью людской и медвежьей
Будет мыться святая тайга.

Там, в Охотском неласковом море,

Я доверю свой путь кораблю.
Я молюсь на восточные зори,
А о западных только скорблю.

1934

Одиночество

Искаженный образ ночи
Только в мертвом сердце есть,
Только с мертвыми бормочет,
А живому непонятны
В бормотанье черном пятна
И разорванная весть.

Это звезды или копья?

Там прожектор или пламя?
Память спуталась в отребья,
Разорвавшись пополам.
Только образ ночи с нами.
Образ ночи по углам.

Как совсем чужому верить,

С кем о мертвом говорить,
Что мечтать о непонятном
И, не помня об обратном,
В неприкаянные двери
Не стучаться, а входить?

Не просил об этом Бога.

Без того чужого много,
Без того гряда порога
Неприглядна и темна.
Так, один, нахмурясь строго,
Он глядел в окно острога,
Как вверху горит луна.

1935

Пир

На грани мятежа ко мне явились гости.
Тогда на лезвии холодного ножа
Мы выпили вино и проиграли в кости,
Что проиграть могли на грани мятежа.

Так веселимся мы, беспомощны и наги,

Пещерною золой взволнованы умы,
И кровью мамонта, и светлой кровью браги
Мы пьяны в этот век — так веселимся мы.

Но все растет беда, ее не проиграли

Ни мы и ни они, нигде и никогда.
Вот разбудил затвор упругим треском стали
Ее глухих богов — и все растет беда.

Смыкается заря над поздним вертоградом.

Допьем свое вино, о жизни говоря,
И выйдем посмотреть, как горным водопадом
Вкруг нашей гибели смыкается заря.

1935

Крепко замкнутые ставни…