Дар царицы Савской. Абиссинское заклинание

– Василиса… простите, не помню отчества… – проговорил Паперный смущенно.

– Тсс! – зашипела на него женщина. – Это не я! То есть даже если это я, вы меня все равно не знаете!

– Как скажете… – скривился Паперный. – Так что у вас за дело? И если можно, побыстрее. Я собираюсь обедать.

– Я хочу кое-что продать.

– Но почему вы обратились именно ко мне?

– Потому что я не знаю других богатых людей.

– Ну, слухи о моем богатстве явно преувеличены… вот ваша тетушка… она действительно была богата…

– Тсс! – снова зашипела Василиса. – Вот о ней лучше не нужно говорить!

– Понятно, – отозвался Паперный, хотя на самом деле ничего не понял. – Так о чем, собственно, речь?

– Об иконе! – прошептала Василиса страшным шепотом. – Об очень дорогой иконе. Московская школа, шестнадцатый век… или семнадцатый. Очень знаменитый иконописец. Какой-то Иоанн. Серебряный оклад, все как положено… но давайте я вам ее покажу, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать…

– Икона? – переспросил Паперный и с сомнением пожевал губами. – Вообще-то я интересуюсь иконами и неплохо разбираюсь в них, но не уверен…

– Да вы на нее только посмотрите!

– Ладно, покажите, что там у вас… вы меня действительно заинтриговали…

Василиса расстегнула свою сумку, полезла в нее, достала доску, завернутую в несколько газет «Козловский вестник», развернула и торжественно положила на прилавок.

Паперный уставился на икону и недовольно поморщился:

– Вы говорите, шестнадцатый век?

– Или семнадцатый, может быть, семнадцатый. Насчет шестнадцатого я не уверена.

– Насчет семнадцатого я тоже очень сомневаюсь.

– А почему это вы сомневаетесь?

– Потому что ни в семнадцатом, ни тем более в шестнадцатом веке офсетная печать еще не была изобретена.

– Что?! – возмущенно воскликнула Василиса. – Какая еще печать? Это настоящая икона, московская школа! Она оценена в несколько миллионов долларов!

– Очень сомневаюсь.

– Да что вы заладили – сомневаюсь, сомневаюсь… я понимаю, вы хотите сбить цену. Ну, так скажите, сколько готовы за нее заплатить. Пусть не миллион долларов, пусть меньше, но назовите реальную цену – или я пойду к другому человеку!

– Да пожалуйста, идите к кому угодно! Вам никто за нее и ста долларов не даст!

– Что вы такое говорите? – В голосе Василисы растерянность смешалась с последними остатками надежды. – В Лондоне за нее предлагали миллионы… московская школа… да один серебряный оклад чего стоит…

– Серебряный? – Паперный поморщился. – С чего вы взяли, что он серебряный? Это не серебро, а дешевый сплав на основе цинка, штамповка и гальваническое покрытие.

– Не может быть…

– Поверьте мне, я в этом разбираюсь. – Паперный колупнул оклад ногтем, под серебристой поверхностью проступила блеклая тускло-серая основа.

– Но сама икона… московская школа… знаменитый иконописец… таких икон сохранилось всего две или три…

– А сама икона – я вам еще раз говорю, дорогая моя: это офсетная печать, дешевка для туристов. Правда, насчет московской школы вы, пожалуй, правы…

– Вот видите, я права!

– Ну да, такие иконы печатают в Москве, на Солянке, и сбывают туристам на Арбате… они и мне хотели предложить на продажу, но я отказался – не хочу торговать ширпотребом, не хочу терять репутацию приличного магазина…

– Не может быть! Вы пытаетесь меня обмануть! – в отчаянии вскричала Василиса.

– Да взгляните же! – Борис Семенович подцепил уголок иконы тем же ногтем, осторожно потянул – и от доски отклеился краешек бумаги с цветной печатью. – Вы видите? Рисунок печатают на бумаге и потом наклеивают на доску. Даже не на доску, а на кусок ДСП… древесно-стружечная плита… – пояснил он, заметив в глазах Василисы явное непонимание.

– Я знаю, что такое ДСП! – произнесла та трагическим, дрожащим голосом. – Я не знаю только, как дальше жить! Я утратила последнюю надежду!

– Вот здесь я вам ничем не могу помочь! – Борис Семенович Паперный развел руками.

– За что? – воскликнула Василиса. – За что мне это… Что я им всем сделала?

Она завернула злополучную икону в мятые газеты, с ненавистью затолкала ее обратно в сумку и, понурившись, вышла из магазина и поплелась к дому…

Паперный пожал плечами и занялся своими делами.

Василиса же пошла к дому кружным путем, бессильно сгорбившись и шаркая ногами. На плечи ее давил непосильный груз. Делать было решительно нечего, только пойти в сарай и повеситься. И она всерьез думала, как это сделать, вспоминала, есть ли дома достаточно прочная веревка, нужно ли ее мылить или и так сойдет. Можно, конечно, наглотаться материных таблеток, но вряд ли она умрет, на мать вон они вообще не действуют.

Она свернула к речке и посидела немного на обрывистом берегу, тоскливо глядя вниз. Прыгнуть в воду? Но тут, под обрывом, мелко, а где глубоко, там она выплывет. На этой речке выросла, плавает хорошо. Нет, лучше повеситься.

Она бросила икону с обрыва в воду – пускай себе плывет. Надо же, тетка какой сволочью оказалась. За что она на них так? Что ей мать плохого сделала? И мать тоже на нее зверем смотрела. Впрочем, она сейчас всех ненавидит, особенно единственную дочь. Все, кончилось Василисино терпение, больше она не может так жить.