Дар ученичества

I. ГРОМ СРЕДИ ЯСНОГО НЕБА. Человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них (Еккл. 9, 12).

Древнехристианская нощная служба подходила к концу. Хотя кафедральная Акрагантийская церковь была церковь городская, не монастырская, но служба начиналась с полночи: тогда еще миряне сохраняли завет апостольских времен молиться ночью [ 94 ] (Деян. 16, 25; 20, 7).

Святый Григорий Акрагантийский стоял за службой до самого отпуста. Но вот утреня кончилась, и все вышли провожать домой любимого епископа.

На востоке чуть брезжил рассвет. Пока шли, заалела заря. Кругом было тихо и безмятежно. Сердца окружающих были радостны, все как пчелки около матки вились вокруг епископа. Толпа верующих каждый раз провожала Григория от службы домой — это вошло в обычай, и каждый раз это не было ей скучно, а, напротив, радостно. Это не обязанность была, а дар признательности любящих сердец. Для них было странно бы, дико даже, если бы Григорий пошел к себе один, одинокий, а все оставили бы его и разбежались по домам, думая только о своих делах.

Вообще в Акраганте с вступлением Григория на кафедру духовная жизнь пасомых, очевидно, преобразилась. Ведь прошло уже несколько лет, с тех пор как произошли последние события, рассказанные в предыдущей части, и за это время такой человек, как святый Григорий, понятно, должен был многое сделать и видоизменить к благу в сердцах людей. Пороки в массе должны были уменьшиться, страсти утихнуть, добродетели возрасти. Соответственно этому, и внешний мир должен был царствовать в городе. И теперь, идя из церкви домой в сопровождении доверчивого любящего народа, Григорий сам должен был испытывать мир и благодарность Богу за все дарованное.

Дойдя до дверей своего дома, Григорий остановился и, обратившись к провожающим, стал преподавать последние наставления и прощаться, благословляя каждого.

В числе провожавших Григория (на этот раз) были также пресвитеры Савин и Крискент — провалившиеся кандидаты на кафедру Акрагантийскую — и некоторые из их друзей. Пока святый стоял и благословлял народ, первые вошли к нему в дом, прошли в спальню... Вдруг послышались их крики. Все вздрогнули, повернулись к дверям. Из дверей дома Савин и Крискент выводили молодую женщину, красивую, но с наглым лицом, бесстыдным видом — одним словом, некую продажную тварь по имени Евдокия.

— Смотрите, люди, — кричали соборяне, — что делает наш архиерей, так ли нужно ему поступать? Мы говорили, что он святой, а он вот блудник оказался...

Воцарилась на время жуткая тишина. Присутствовавшие стояли, как камни, безгласные, не зная, что сказать. Удивился и Григорий неожиданной этой напасти и, минуту тому назад говоривший, теперь молчал.

Стали, наконец, спрашивать женщину:

— Был ли с тобою епископ?

Та без всякого стыда и зазрения совести пред всеми заявила:

— Да, был со мною в эту ночь.

— А в какой час ночи был с тобою? — спросили ее архидиакон и прочие домашние Григория.

— После повечерия со мною был. Можно было подумать, что она как по-заученному отвечала, хотя и невпопад.

Но домашние епископа запротестовали.

— Жив Господь, — божились они, — врет эта лживая баба [ 95 ].

Савин и Крискент со своими друзьями увидели, что она начинает путать дело, и, со своей стороны, закричали:

— Вы свои ему, вам верить нельзя, говорите с целью покрыть нечистые дела господина вашего!

Один молодой диакон по имени Филадельф, весь в порыве любви к своему епископу и веры в его чистоту, закричал в ответ:

— Немы да будут устны льстивыя, глаголющия на праведного беззаконие, гордынею и уничижением! (Пс. 30, 19).

Крискент, этот, с позволения сказать, кафедральный иерей, подбежал и стал бить его по лицу.

Скандал разрастался. Многие соблазнились и поверили всему, как истине, видя, как женщину вывели из спальни епископа и как она в лицо всем говорила, что он был с нею. Но другие не поверили. Однако перевес оказался на стороне первых. Негодование и возмущение достигло высшей степени. Григория схватили, вывели со двора его и повели в тюрьму, в ту самую тюрьму, в которой некогда страдал за Христа его одноименник священномученик Григорий, епископ Ливийский.

Придя к тюрьме, эти недавно любящие люди, а теперь взбешенные, по действу диавола, звери, провели Григория в мрачную камеру, забили, по грубому обычаю того времени, ему ноги в колодки и, заперев двери, поставили еще к ним охрану. Очевидно, затем, чтобы кто не выпустил Григория.