Может быть, родные имели и другую цель — последить за Григорием, так как при той ненависти, которую питали к нему враги, всего можно было ожидать. Поэтому ночной вывод из тюрьмы Григория и пересылку его в другую тюрьму нельзя было врагам сохранить втайне. Теперь они шли за ним, плача и рыдая. Григорию позволили последние часы провести в беседах с ними беспрепятственно. Святый воспользовался этим для их утешения и увещевания, чтобы они не плакали и не терзались, пророчески утверждая, что они опять увидят его живым и здоровым на кафедре.
Подошли к берегу. Когда-то также ночью, под утро, стоял около него корабль, на котором Григорий уехал в такое лелеемое и желаемое путешествие. Теперь тоже стоял корабль, да не тот. И путешествие предстояло другого рода. Наступили последние минуты прощания. На судне отдавались приказания к отплытию. Григория перевели на судно. Ненавистники святителя передали его здесь под надзор и ответственность некоему корабельщику Прокопию, которому вручили и сопроводительные бумаги к папе. Архидиакон Евпл с прочими диаконами приступили, было, к экзарху попросить дозволения, если не благословения, сопровождать им в пути своего отца и учителя. Но тот и слышать не захотел. Только одному из них, диакону Платонику, позволил отправиться с Григорием.
Но вот якорь взят на корму, паруса подняты, и корабль тихо тронулся от пристани. Сквозь слезы старики родители Григория Харитон и Феодотия и все оставшиеся духовные чада Григориевы смотрели на увозимое от них сокровище, глядели и плакали до тех пор, пока судно совсем не скрылось из виду. Долго еще сидели и горевали на берегу и наконец разошлись по домам своим...
* * *
Наутро, когда уже совсем начался день, громадная толпа подошла к тюрьме. Посреди нее были и уважаемые граждане города, старейшины. Народ надеялся найти в тюрьме Григория, но она была пуста.
Что можно было после этого ожидать от народа, который при этом обстоятельстве пришел в полное смятение? Поднялся плач, вой, раздались крики ненависти, проклятия, жалобы на неправедный суд... Терпение народное и так долго уже испытывалось, теперь оно подходило к концу. Негодование против клеветников и злостных обвинителей любимого архипастыря искало выхода. И разряжение долго затаиваемого чувства грозило большими несчастиями для его виновников и возбудителей.
Толпа направилась к дому, где остановился экзарх, кажется архиерейскому. Черная грозовая туча, блещущая громами и молниями, остановилась. Вызвали Папина.
— Куда дели нашего отца и доброго пастыря? — раздались голоса.
— Убили его?!
Гул голосов, разгоряченные, гневные лица не предвещали ничего хорошего. Экзарх оробел и сразу смяк.
— Нет, братие, мы ему никакого не причинили вреда. Мы мирно послали его к папе, как он сам просил нас об этом.
Григорий действительно мог требовать над собой законного суда для восстановления своей беспорочности и доброго имени, но теперь в устах экзарха это заявление, а главное, ночная воровская насильственная отправка святого обратилась в любовное некое благодеяние, оказанное ему, и в предупредительное исполнение его личного желания.
Народ почувствовал ложь слов, подделывавшихся под искренность, и решил проверить, в чем именно дело, чрез опрос доверенных людей Григория.
Призвали архидиакона Евпла и прочих диаконов.
— Вы знаете, где снятый епископ наш, вы вчера с ним в темнице были, скажите нам правду, где он сейчас?
Те, не стараясь в присутствии экзарха замалчивать его козней, ответили, что последний действительно ночью отослал его в Рим, к папе.
Дело было ясно: поехал Григорий на суд, да только по злым проискам экзарха и его приспешников, а не по действу святых соборных канонов. Гнев народа разгорелся. Экзарх, видя, что начинается мятеж, испугался насмерть [ 110 ] и бежал из города. Толпа, упустивши из рук одну жертву, бросилась преследовать другие. Схвативши огонь, подожгли дома всезлобных пресвитеров Савина и Крискента. Начали искать их самих, чтобы убить. Те побежали в церковь, толпа за ними. Дело, конечно, кончилось бы самосудом, несмотря на право убежища [ 111 ], если бы не присутствие духа и благочестивая духовная настроенность господина Харитона. Последний, вставши в дверях церковных, начал умолять разгневанный народ, чтобы он не совершал кровопролития из-за его сына.
— Если, — убеждал он, — истинно будет все говоримое ими на вашего епископа, а моего сына, и вы их убьете, то и вы окажетесь повинными суду...
Вдохновенный и настоятельный голос уважаемого старца подействовал на толпу, и все стали расходиться.
V.
БЕ3 СУДА И СЛЕДСТВИЯ.Оставим на время шумный Акрагант и последуем за Григорием, приближающимся к Риму.