Дарий Великий не в порядке

Велопарковки торгового центра «Шоппс», что в Фэйрвью-Корте, находятся у самого дальнего конца универмага, со стороны одного из магазинов одежды, в которых затовариваются Бездушные Приверженцы Господствующих Взглядов типа Толстячка Болджера и Чипа Кузумано. В таких еще везде развешаны плакаты парней без футболок, чьи прессы поддаются описанию только лишь в цифровых параметрах.

В моих носовых пазухах воевали сразу пять разных мощных ароматов парфюма, когда я шел мимо магазина. Когда я оказался на парковке, солнце еще не зашло, но ртутные лампы уже начали зажигаться. Воздух после нескольких недель дождей пах сухо и просторно.

Я ездил на велосипеде от школы Чейпел-Хилл до «Чайного рая» в торговом центре «Шоппс» в Фэйрвью-Корте с тех самых пор, как устроился сюда на работу. Так было проще, чем постоянно просить одного из родителей меня подвезти.

Но когда я добрался до парковочной стойки, моего велосипеда там не оказалось.

Внимательно присмотревшись, я понял, что теоретически это не совсем так: пропала только его часть. Рама была на месте, а колеса отсутствовали. Велосипед привалился к столбу, все еще закрепленный моим замком.

Сиденье тоже пропало; похититель оставил на его месте какой-то голубой бесформенный сгусток.

Ну, откровенно говоря, это был не голубой сгусток. А пара голубых резиновых яичек.

Я никогда раньше не видел голубые резиновые яички, но сразу понял, откуда они взялись.

Как я уже говорил, в торговом центре «Шоппс» в Фэйрвью-Корте не действует политика нулевой толерантности в отношении травли. В отношении краж – да, но, очевидно, это не касалось краж велосипедных сидений на парковке.

Рюкзак так и осел у меня на плечах.

Придется позвонить отцу.

– Дарий? Все хорошо?

Папа всегда так спрашивает. Я не о «Дарий?», а о «Все хорошо?».

– Привет. Не мог бы забрать меня с работы?

– Что-то случилось?

Какое унижение: рассказывать отцу о голубых резиновых яичках, особенно зная, что он будет смеяться.

– Что, правда? Выхлопные яйца?

– Что такое выхлопные яйца?

– Такие прицепляют сзади к багажникам, рядом с выхлопной трубой, чтобы показать, что у твоей машины есть яйца.

В затылке начало покалывать.

За один этот телефонный разговор мы с папой произнесли слово «яйца» чаще, чем может считаться здоровым для отношений отца и сына.

– Ладно. Я сейчас приеду. А рыбок купил?

– Ну…

Папа издал Вздох Разочарования Пятого Уровня.

У меня вмиг покраснели уши.

– Сейчас за ними сбегаю.

– Привет, сын.

Папа вылез из салона и помог мне погрузить велосипед без колес и сиденья в багажник своего «ауди».

Стивен Келлнер любил свой «ауди».

– Привет, пап.

– А что случилось с яичками?

– Я их выбросил.

Не хотел об этом вспоминать.

Отец закрыл багажник и забрался обратно в салон. Я бросил рюкзак на заднее сиденье и плюхнулся на переднее, положив на колени рыбок в тюрьме из пластикового пакета.

– Я уж было тебе не поверил.

– Знаю.

Дорога заняла у него полчаса.

А живем мы всего в десяти минутах езды.

– Мне очень жаль, что с твоим велосипедом такое произошло. Охрана в курсе, чьих это рук дело?

Я пристегнулся.

– Нет. Но я уверен, что это Трент Болджер.

Отец завел «ауди» и выехал с парковки.

Стивен Келлнер обожал быструю езду, потому что в его «ауди» было полно лошадиных сил, и он мог делать так: разгоняться до первой космической, бить по тормозам, когда возникала необходимость (например, чтобы избежать столкновения с трехлеткой с новым плюшевым мишкой в руках), и потом снова разгоняться.

К счастью, в «ауди» были всякие лампочки и сенсоры, которые быстро включали сигнал повышенной боевой тревоги, если столкновение становилось практически неизбежным.

Папа внимательно смотрел на дорогу.

– Почему ты думаешь, что это Трент?

Я не был уверен, что хотел бы пересказывать отцу всю эпопею моих унижений.

– Дарий?

Стивен Келлнер не принимал отказов.

Я рассказал ему про Трента и Чипа, но только самыми широкими мазками. Избежал упоминаний о том, что нечто похожее на чайные пакетики, по их версии, часто оказывается у меня во рту.

Не хотелось больше никогда в жизни разговаривать со Стивеном Келлнером о мужских яичках.

– И что? – покачал головой папа. – Откуда ты знаешь, что это были именно они?

Я точно знал, но для Стивена Келлнера – адвоката дьявола – этого было недостаточно.

– Неважно, пап.

– Знаешь, если бы ты хоть раз за себя постоял, они бы давно оставили тебя в покое.

Я посасывал завязки своего худи.

Стивен Келлнер ничего не понимал в социально-политической динамике школы Чейпел-Хилл.

Когда мы свернули на шоссе, он сказал:

– Тебе нужно подстричься.

Я почесал затылок.

– Да вроде не такие они длинные. – Мои волосы едва касались плеч, хотя порой так казалось только потому, что они немного завивались на концах.

Правда, все это было не важно. Ведь у Стивена Келлнера очень короткие, очень прямые, очень светлые волосы и голубые глаза.

Моего отца в принципе можно назвать Сверхчеловеком.

Во внешности я совсем ничего от отца не взял.

Ну то есть кто-то говорит, что у меня его «волевой подбородок», что бы это ни означало. Но на самом деле я больше похож на маму: черные вьющиеся волосы и карие глаза.

Образцовый перс.