Дарий Великий не в порядке

На кухонном столе был накрыт завтрак: корзинка с подсушенным в тостере хлебом, пиалы с орехами, баночки джема, тарелка сыра и что-то вроде дыни. Бабу отдыхал у себя в комнате, за закрытой дверью, и в доме было совершенно тихо.

Я думал, неужели в доме моих дедушки и бабушки всегда так тихо по утрам.

Думал, смогу ли однажды привыкнуть к этому сдвигу во времени.

Думал, когда уже придет Сухраб.

Я поставил джем в холодильник и взял стакан. Маму хранила стеклянную посуду не в кухонном шкафу. Она переворачивала стаканы и клала их в выдвижной ящик слева от раковины. Мне такой способ показался интересным.

Я взял кувшин фильтрованной воды и открыл пузырек с таблетками.

– Дариуш. Что это ты делаешь?

Бабу вышел из комнаты в еще одной паре мятых классических брюк и голубой рубашке.

Запивая пилюли, я пролил несколько капель воды на футболку.

– Принимаю лекарства.

– Лекарства? – Дед поставил свою чашку в раковину и взял один из моих пузырьков. – А от чего? Ты что, болен?

– От депрессии, – ответил я, снова наполнил водой стакан и сделал глоток, чтобы только не смотреть на Бабу. Я так и чувствовал, какое разочарование он излучает.

Никогда бы не подумал, что Ардешир Бахрами имеет так много общего со своим зятем.

– Зачем тебе эта депрессия? – Дед потряс пузырьком с таблетками. – Надо думать позитивно, внучок. Лекарства – для стариков. Таких как я.

– Я такой, какой есть, – пискнул я в ответ.

Для Ардешира Бахрами я никогда не буду достаточно хорош.

– Надо лучше стараться, Дариуш-джан. Они ничего не исправят. – Он посмотрел на стол. – Тебе еды на завтрак хватило?

– Э… Ну, да.

– Хорошо. – Бабу налил себе чаю и сел за стол рядом с пиалой арбузных семечек. – А когда придет Сухраб?

– Скоро. Наверное.

– А в Америке ты в футбол играешь?

– Иногда.

– Сухраб – хороший игрок. Он почти каждый день тренируется. – Бабу выплюнул кожуру арбузной косточки на тарелку. – Хорошо, что вы познакомились. Я знал, что вы подружитесь.

– Э…

Я не понимаю, как Бабу мог это знать.

Конечно, он прав.

Но откуда у него такая уверенность?

Я едва ли не подпрыгнул на стуле, когда кто-то наконец постучался в дверь.

– Привет.

Сухраб, сощурившись, улыбался мне.

– Привет, Дариуш. Готов?

Я присел, чтобы обуться.

– Готов.

– А форма у тебя есть? – Сухраб поднял вверх красную нейлоновую сумку с завязками, которые можно было перекинуть через плечи наподобие лямок, и получался своеобразный рюкзак.

Я покачал головой. Не ожидал, что мне может понадобиться форма для соккера/неамериканского футбола, когда паковал чемодан.

(Была бы она у меня еще.)

– Ничего. Я взял запасную.

– Ты точно не против? Поделиться со мной, я имею в виду.

Сухраб снова сощурился.

– Конечно нет. Ну пойдем. – Он открыл дверь, а потом повернулся и через плечо выкрикнул в сторону кухни: – До свидания, храни вас Бог, ага Бахрами.

– Храни тебя Бог, Бабу, – сказал я.

Сухраб повел меня в парк, располагавшийся в конце той же улицы, на которой жили бабушка с дедушкой. Его окружал забор из сетки-рабицы, а по трем сторонам гнездились приземистые каменные дома. С четвертой стороны парк граничил с еще одним бульваром Йезда.

Это было настоящее футбольное поле в натуральную величину или по крайней мере очень близко к тому. Ярко-зеленый газон, очевидно, поливали часто. В Йезде я пока не видел ничего настолько зеленого, даже сад Бабу не мог сравниться с этим полем (хотя ему я об этом в жизни не скажу).

Сухраб подвел меня к маленькой и печальной раздевалке с туалетом. Внутри было чисто, хотя все равно можно было уловить запах сыра фета и детской присыпки, характерный для мальчишечьих раздевалок.

Писсуаров здесь не было, только несколько кабинок с унитазами, обычными, не такими, как дома у Маму, и я стал думать, какое же Правило Этикета я упустил. Что, если в Иране мужчинам нельзя писать стоя?

Спросить о таком у Сухраба было невозможно.

Как спросить у парня, нормально ли писать стоя?

– Здесь много кто играет в футбол.

Сухраб начал вынимать вещи из своего рюкзака. Он бросил мне зеленую футболку и пару шортов, настолько белоснежных, что в люминесцентном освещении раздевалки они буквально ослепляли меня своим потусторонним сиянием.

– Дариуш, какой у тебя размер ноги?

– Двенадцатый, – ответил я.

Сухраб прикусил щеку изнутри.

– Так, – сказал он и сделал шаг мне навстречу. – Снимай кеды.

Я стащил «вансы», наступив им на пятки, а Сухраб снял сандалии. Он обвил меня рукой в районе талии и приложил свою обувь к моей.

Мои ступни были чуть-чуть длиннее, но намного шире.

Ступни хоббита.

Хорошо хоть шерсть на них не растет.

Когда Сухраб обнял меня, у меня в животе что-то шевельнулось. Щеки залил румянец.

Никто никогда не стоял ко мне так близко, как Сухраб.

Я не привык к тому, что парни так делают.

– У меня сорок четвертый размер, – сказал Сухраб. – Думаю, они тебе подойдут. Правда, будут тесноваты.

– Ой. – Я даже не осознавал, что в Иране другая система размеров обуви. – Все в порядке. Спасибо.

Сухраб покопался у себя в сумке и протянул мне пару выцветших черных «адидасов».