Дарий Великий не в порядке

Некоторые говорят, что у папы внешность настоящего арийца, и он всегда из-за этого испытывает неловкость. Когда-то слово «арийский» означало «благородный», оно пришло из древнего санскрита, и мама утверждает, что у этого слова тот же корень, что и у слова «Иран», просто теперь его значение изменилось.

Иногда я думаю, что меня можно назвать наполовину арийцем в обоих этих смыслах, и, кажется, мне тоже из-за этого немного не по себе.

Иногда я думаю, как же странно, что слово может так кардинально поменять свое значение.

Иногда я думаю, что совсем не ощущаю себя сыном Стивена Келлнера.

Выдающаяся лысина Пикарда

Что бы там ни думали скучные хоббиты вроде Толстячка Болджера, я никогда не ужинал фалафелем.

Во-первых, потому что фалафель на самом деле не персидская еда. История его таинственного происхождения утеряна в глубине веков. Его могли изобрести в Египте, или Израиле, или совсем другом месте, но факт остается фактом: фалафель родом не из Персии.

Во-вторых, я не люблю фалафель, потому что категорически не переношу бобовые. Если только это не мармеладное драже в форме фасолинок.

Я сменил рубашку из униформы «Чайного рая» на домашнюю и присоединился к своей семье за столом. Мама приготовила спагетти с мясным соусом – возможно, самое неперсидское блюдо в мире, хотя она всегда добавляет в соус немного куркумы, которая придает ему легкий оранжевый оттенок.

Мама готовит персидскую еду только по выходным, потому что приготовление практически всех блюд ее родной кухни – занятие не из легких. Оно требует нескольких часов тушения и томления, а у мамы нет времени на такие сложные процессы, потому что у нее регулярно возникает Случай Крайней Необходимости В Кодировании Шестого Уровня.

Мама работает дизайнером пользовательских интерфейсов приложений в одной фирме в центре Портленда – и это звучит реально круто. Если бы я еще понимал, чем именно она занимается.

Папа – партнер в архитектурной фирме, которая в основном проектирует музеи, концертные залы и прочие «ключевые объекты городской жизни».

Чаще всего мы ужинаем за круглым столом с мраморной столешницей, который стоит в углу кухни. Мы садимся вчетвером в тесный кружок: мама напротив папы, я напротив моей младшей сестры Лале, которая учится во втором классе.

Пока я накручивал спагетти на вилку, Лале пустилась в подробнейший рассказ о том, как прошел ее день, включая пошаговое описание игры в «Головы вверх, пальцы вниз», в которую ее класс играл после обеда, и Лале три раза оказывалась водящей.

Она учится лишь во втором классе, и ее имя еще более персидское, чем мое, и все же она куда популярнее меня.

В голове никак не укладывается почему.

– Пак так и не догадался, что это я опустила его большой палец, – сказала Лале. – Он вообще никогда не догадывается.

– Это потому что у тебя такое непроницаемое лицо, как у настоящего игрока в покер, – сказал я.

– Возможно.

Я люблю свою сестричку. Правда.

Ее невозможно не любить.

В таком я никому не могу признаться. По крайней мере не вслух. Не предполагается, что парни должны любить своих младших сестер. Мы можем за ними присматривать. Стращать поклонников, которых они приводят домой (хотя я надеюсь, у нас с Лале в этом смысле еще есть несколько лет в запасе). Но мы не можем говорить, что любим их. Не можем признаваться, что устраиваем с ними чаепития и играем в куклы. Как-то это не по-мужски.

Но я играю с Лале в куклы. И устраиваю с ней чаепития (хотя я настаиваю на реальном, а не воображаемом чае, и уж точно не из «Чайного рая»). И мне совсем не стыдно.

Я просто об этом никому не рассказываю.

Это нормально.

Правда ведь?

В конце концов история Лале себя исчерпала, и сестренка начала ложкой закидывать спагетти себе в рот. Она всегда резала спагетти, вместо того чтобы накручивать их на вилку, что, по-моему, полностью лишает спагетти смысла.

Я воспользовался временным затишьем в разговоре и потянулся через стол за добавкой пасты, но папа вместо этого передал мне миску с салатом.

Бесполезно было спорить со Стивеном Келлнером об изъянах моего рациона.

– Спасибо, – пробубнил я.

Салат уступал спагетти по всем возможным параметрам.

После ужина отец мыл посуду, а я ее вытирал, ожидая, пока электрический чайник нагреется до температуры восемьдесят два градуса. Водой именно такой температуры я предпочитал заваривать чай гэммайтя.

Это такой японский зеленый чай с обжаренным рисом внутри. Иногда в процессе жарки рис взрывается, как попкорн, и в чае остаются небольшие белые облачка. Гэммайтя имеет восхитительный травяной и ореховый привкус, чем-то напоминающий фисташки. И цвет у него тоже, как у фисташек, зеленовато-желтый.

В нашей семье никто больше не пьет гэммайтя. Родители вообще не пьют ничего кроме персидского чая. Они иногда нюхают или отпивают глоток того, что я прошу их попробовать, но не более того.

Родители не знают, что в гэммайтя содержится обжаренный рис: не хочу, чтобы мама была в курсе. Персы очень серьезно относятся к процессу приготовления риса. Настоящий перс в жизни не позволил бы рису взрываться, как попкорн.