Дарий

Простые египтяне собирались толпами по обочинам дороги, взбирались на плоские кровли домов, на глинобитные заборы — всем хотелось увидеть воинов непобедимого царя Дария. Но больше всего простодушным селянам хотелось узреть самого владыку персов, который, по слухам, был выше обычного человека на четыре головы, и даже царский конь якобы был величиной с верблюда!

Вот почему, едва завидев идущую стройными отрядами персидскую конницу, земледельцы бросали работу на полях и во все глаза таращились на необычных, по местным меркам, всадников с длинными завитыми бородами, в цветастых башлыках и белых войлочных колпаках с плоским верхом.

Особенно египтян поражали мидийцы на своих огромных лошадях, а здоровяка Тахмаспаду египтяне и вовсе частенько принимали за царя царей.

Стоило Тахмаспаде появиться близ какого-нибудь селенья или городка во главе конных паретаков, как местные жители начинали гурьбой падать ниц возле дороги, а дети показывали на Тахмаспаду пальцами и громко кричали: «Интариуаш!.. Интариуаш!..» (Так на египетском наречии звучало имя Дарий.)

При приближении к Мемфису Дария вышла, встречать целая процессия египетских жрецов и вельмож.

Царские конные телохранители и пешие гвардейцы с подозрительным любопытством поглядывали на долговязых египтян, одетых в белые полотняные юбки и облегающие длинные туники, напоминавшие женские платья. На каждом вельможе было нацеплено множество украшений: браслеты и ожерелья из золота и драгоценных камней; пышные черные парики и юбки делали их похожими на женщин. У тех вельмож, что были без париков, волосы были завиты и уложены в два слоя. Верхний состоял из тонких, длинных завитков; нижний слой представлял собою ряды более коротких завитков или же завитых локонов, свисающих до плеч.

На фоне стольких женоподобных египетских сановников, от которых веяло благовониями и у каждого уголки глаз были подведены черной тушью, выделялись бритоголовые жрецы.

Громкими стройными голосами жрецы пропели какой-то гимн под звон медных погремушек и систров[112], после чего процессия расступилась, склонившись ниц по краям дороги.

Уджагорресент переводил Дарию слова гимна, смысл которого был таков: «Да будет в твоем сердце — о великий царь! — милость бога Амона! Да ниспошлет тебе Амон[113] счастливую старость! Да проведешь ты жизнь в радости и достигнешь еще большего почета! Губы твои здоровы, руки твои могучи. Твой глаз видит далеко. Ты прибываешь в свой прекрасный Дом Радости, где все подвластно тебе!»

Высокие белые стены Мемфиса были видны издалека. На фоне этих стен еще более яркой и сочной казалась пышная зелень пальм и сикомор; лоно широкой реки, текущей в низине, отливало синевой; в небесах не было ни облачка, горячее солнце слепило глаза.

У распахнутых настежь городских ворот скопились огромные массы народа, так что передовой отряд персидской конницы оказался как бы в коридоре меж людских толп. Подобная многолюдность встречавших казалась персам угрожающей: что, если все эти десятки тысяч египтян разом бросятся на них и растопчут все персидское войско, в котором не было и тридцати тысяч воинов? Однако тревога отступала, когда тысячи египтян покорно сгибали спину при виде царского штандарта.

При взгляде на такую покорность Дарий невольно ощущал себя полубогом, уделом которого было повелевать и властвовать. Эта древняя сказочная страна с ее таинственными львиноголовыми богами и трудолюбивым упорным народом казалась Дарию неким отдельным миром, куда не так-то легко проникнуть и где так приятно быть царем.

В отличие от Экбатан и Пасаргад, улицы в Мемфисе были довольно широкими. По главной улице, ведущей от ворот до царского дворца, могли проехать в ряд десять колесниц. Дома здесь были обнесены глинобитными заборами.

Богатые египтяне жили в двух-трехэтажных домах, утопавших в тенистых садах и рощах. Именно обилие зелени поражало Дария в египетских городах, граничивших с пустынями, откуда постоянно веяло иссушающим зноем.

Город Мемфис египтяне называли также Анх-тауи, что означало «Жизнь Обеих земель».

Когда-то, в незапамятные времена, фараон Менес[114], объединивший под своей властью весь Египет, сделал Мемфис столицей, нарочно построив этот город на стыке Верхних и Нижних земель.

И хотя Египет вот уже больше двадцати веков являлся единым государством, но деление страны на Дельту и собственно Долину Нила так и осталось, как некий отголосок той давней вражды. Даже корона фараонов — пшент — состояла из двух частей. Первая походила на невысокий шлем без верха с поднятым сзади щитком и длинным назатыльником, вторая внешне напоминала бутылкообразный колпак, который надевался на голову фараона через верхнее отверстие щиткообразного шлема. Когда-то, еще до Менеса, первый из этих шлемов был атрибутом власти правителя Верхнего Египта, а другой принадлежал правителю Египта Нижнего. Мудрый Менес, объединив страну, соединил в одну обе короны двух враждебных царствующих домов.

Об этом Дарию поведал Уджагорресент, видя, как занимает владыку персов далекое прошлое Египта.