А еще мама вспомнила, что маленькую Анечку возили в какую-то станицу — грыжу заговаривать…
Кто теперь знает, читали ли молитвы положенные, ей было три года.
— Поторопитесь, — говорит Батюшка, — надо срочно вычитать все заклинательные молитвы и крестить ее, непременно с полным погружением, по чину Петра Могилы «Аще не крещен». Прямо в больнице.
— Как, Батюшка? Там же палата на шесть человек. А она лежит, не встает, может, уже умирает…
— Есть такие мешки… Всё, идите. Видишь, сколько еще народу!
Вот и весь разговор.
Спросили мы у отца Иоанна, может, он подскажет, что это за мешки.
— Мы в армии брали пленку, приставляли четыре стола, стулья, как-то закрепляли и крестили солдат так.
И в Интернете ничего подходящего не нашли. Может, бассейн детский? В палату на шесть человек… А время идет.
Тогда взяли мы обычную пленку-рукав, склеили-запаяли один конец утюгом, и получился большой такой мешок метра на два с половиной, и в субботу отправились в больницу с отцом Давидом. Идем вчетвером по больничному коридору, батюшка в облачении, несем пустые баки для воды, чтобы воду после крещения вылить в непопираемое место. Дежурный врач все поняла и сделала вид, что не замечает наш крестный ход: она разрешить не могла, а «заметить» не захотела — хуже не будет, хуже некуда. Спаси ее Господи.
Мы буквально выволокли Анечку из палаты, там совсем напротив оказалась душевая комната, — уложили пленку в ванну, кое-как приспособили и в мешок с трудом запихнули Анечку. Вода текла медленно, а надо было торопиться, поэтому набралось всего литров сорок, но Анечка — в мешке — оказалась вся в воде, а голову окунали три раза. Когда ее переодевали в сухую одежду, я увидела ее красную пятнистую кожу — вся как обгоревшая, по всему телу. «Мне сразу, — сказала Анечка, — после воды стало легче».
Воду из мешка вылили в баки, и мы спустились с ними вниз на лифте.
Часа через три позвонила Анечкина мама: «Сыпь, — говорит, — понемногу исчезает, как будто сползает с лица, груди, с живота».
В воскресенье у нее почти совсем прошла эта страшная красная сыпь. А в понедельник все исчезло совершенно.
В тот же день отец Давид, возвращаясь после службы с Орши, не вписался в поворот и влетел в дерево, разбил машину и стукнулся головой до крови. Похоже, цена вопроса.
О блаженной Любушке
О блаженной Любушке я услышала впервые в начале восьмидесятых годов и с тех пор все мечтала побывать когда-нибудь у нее. Точнее будет сказать, даже и не мечтала.
«Батюшка наш почитает за честь дрова у нее колоть!»
И вот однажды архимандрит Наум, как всегда окруженный по утрам множеством людей, вдруг подозвал меня к себе и познакомил с пожилым почтенным человеком, который стоял, ожидая благословения на дорогу, и сказал: «Вот ты его и проводишь к Любушке, — и сам написал адрес: Сусанино, Шестая линия, 55. — Там найдете».
Оказалось, что этот человек организовывал «двадцатку» для открытия храма в Струнино (то было время, когда государство только-только начинало возвращать первые церкви, а о монастырях еще не было и речи), и Батюшка отправил его к Любушке за благословением и молитвенной помощью.
Мы договорились с ним о встрече на Ленинградском вокзале, и по дороге домой я зашла в Перовский универмаг — что-нибудь купить Любушке в подарок. Тогда еще в магазинах было как-то скромно и тихо. Я шла вдоль прилавков и ничего не могла выбрать, все было не то, ни к чему душа не лежала. И вдруг возле платочного отдела как будто услышала: «Купи мне платочек». И я сразу увидела этот платочек — белый, ситцевый, в мелкий горошек, с синей каемочкой, в каких стоят в церкви старушки.
Дома я приготовила еще несколько подарков — небольшие иконки, редкие фотографии старцев, не помню уже что, но что-то еще, и мы поехали в Ленинград, там на метро добрались до Купчино, сели в электричку на «Поселок», миновали Царское Село, Павловск; вот и Сусанино.
Любушкин дом мы нашли сразу. Отворили калитку, поднялись на крыльцо. Дверь нам открыла хозяйка дома — Люция. И мы не успели еще ничего сказать, как услышали откуда-то из-за перегородки Любушкин голос: «Ой, струнинские приехали!» — а потом уже и увидели в правом, иконном углу комнаты в глубине маленькую согбенную фигурку блаженной Любушки: она словно замерла перед иконами.
Слева от двери стоял стул, и я начала по порядку выкладывать на него свои подарки, и с огорчением слышала из угла на каждую вещь что-то вроде «это не возьму», пока не достала заветный платочек и, уже потеряв надежду, спросила: «А платочек возьмете?» «Платочек возьму», — был ответ; и тут появилась Любушка, вся радость, внимание, вся — любовь и святость, и с тех пор и навсегда к Любушке я шла со страхом и трепетом, потому что здесь было то, чего не бывает уже на свете.
Это была сошедшая с иконы живая святая. И мы все это знали и чувствовали, это невозможно было не понять.
Вот тогда я впервые увидела, как молилась Любушка, — будто писала пальчиком по ладошке — отправляла телеграммы на небо.