Дарители

Вита больше не предпринимала попыток сбежать, а Схимник больше не повторял классического варианта приковывания к батарее. В тот день, когда он, вернувшись, освободил ее, она не сказала ему ничего, хотя вначале собиралась сказать многое, — Схимник был настолько мрачен и задумчив, что она почувствовала — случилось что-то плохое, хотя, казалось, хуже Схимника случиться уже ничего не могло. Несколько раз ему звонили, и он уходил разговаривать на кухню, а, возвращаясь, больше ничего ей не рассказывал, ее же и Наташин телефон не зазвонили ни разу, и беспокойство Виты становилось все тягостнее. Она хмуро думала о том, что жива, пока нет Наташи, когда же та появится, Схимник, конечно же, убьет ее. Он больше ни о чем ее не спрашивал и обращал на нее столько же внимания, сколько на обстановку в квартире — Вита понимала, что как человек для него не существует, являясь лишь ступенькой на пути к Наташе. Время протекало в густой тишине, которую нарушали лишь долетавшие с улицы звуки, да негромкие шаги Схимника, когда он иногда принимался бродить по квартире, словно дикий зверь по клетке. Несколько раз она ловила на себе его внимательный, твердый, ничего не выражающий взгляд, который пугал ее. Однажды Вита раздраженно спросила, зачем он ее так разглядывает — неужто еще не насмотрелся, на что Схимник с уже знакомой усмешкой ответил:

— Запоминаю. Интересный экземпляр.

Он хотел добавить еще что-то, но тут на лестнице послышались чьи-то шаги, и Схимник вышел из комнаты. Почти сразу он вернулся, даже не потрудившись скрыть разочарования, и Вита в душе усмехнулась, хотя ее пугало то упорство и жадность, с которыми он ловил малейший шум за входной дверью.

— Она не придет.

— Придет, — равнодушно произнес Схимник, садясь, — и тогда твои мучения окончатся.

Вита вздрогнула, поняв его слова по-своему, и больше его вылазки в коридор не комментировала. А он отомстил ей позже, когда Вита уже увлеклась размышлением над письмами — насмешливо спросил, почему она, взрослая двадцатипятилетняя девица, носит детское кольцо — память о женихе из детского сада что ли? Вита дернулась и вспыхнула, словно ей подряд влепил две пощечины, сама изумившись собственной реакции на вопрос, хотя недавно Наташа спрашивала ее о том же самом, — воспоминания о детстве и о брате были для нее самыми светлыми и любимыми, почти святыми, а Схимник уже лез и в них!

— Не твое дело! — грубо ответила она, потом зло улыбнулась. — Чего спрашиваешь, ты ведь и так все знаешь, не сомневаюсь! И до этого добрались! Живых отняли, теперь еще и по могилам шарите?! Да, брат покойный подарил, на восьмилетие, с тех пор и не снимаю никогда! Правда смешно?!!

Она яростно поочередно махнула тыльной стороной ладони по глазам, грохнула о журнальный столик самой толстой книгой, чуть не сломав его, и открыла ее наугад, уставившись на строчки, которые ей были совсем не нужны и в обзывая себя идиоткой за то, что совершенно разучилась держать себя в руках. Схимник подался вперед, потом вдруг резко встал и вышел из комнаты. Вита проводила его удивленным и настороженным взглядом и снова уткнулась в книгу, крутя на мизинце потускневшее колечко. Но через некоторое время снова подняла голову и посмотрел на дверь. Отсутствие Схимника беспокоило ее еще больше, чем его присутствие, словно, находясь рядом, Схимник сохранял человеческий облик, но, оставаясь наедине с самим собой, и внешне превращался в некое кошмарное существо. А может, оставаясь один, он бродил внутри самого себя, как Наташа, заглядывая в какие-то свои бездны, темнота в которых была куда как менее милостива, чем та, что теснится за окнами больших городов. В конце концов, гнусно издеваясь над самой собой, Вита пошла на кухню и попросила Схимника вернуться в комнату. Как она и ожидала, Схимник равнодушно скосил на нее глаза и ответил, что вернется в комнату тогда, когда ему это понадобится.