Darkest Dungeon: Вечные узники

— Да не бранись ты! Объясняй! Ведь не зря ты тогда безвылазно засел в библиотеке господина? Мы тебя оттуда чуть ли не за шкирку вытаскивали, так хоть расскажи, что вычитал, учёный!

Лотрек, как обычно, насмешничает, не обращая внимания на то, что жрецу такой юмор не по нраву. Единственная уцелевшая рука Залескара сжимает подлокотник золотого трона. Пальцы под перчаткой белеют.

— Знаешь, мне известно одно заклятье немоты. Никогда его не применял, потому не уверен в безвредности. Однако всё сильнее хочу опробовать на тебе.

Губы рыцаря нахально дёргаются и открываются для новой колкости. Но на его плечо предостерегающе ложится рука чужеземца:

— Хватит уже.

— А что? Я просто стараюсь разрядить обстановку.

— Скорее наоборот. И если нервы у всех натянуты, как струны, это не повод играть на них песенки.

Тем временем, Залескар замечает, что его легонько дёргают за мантию. Он опускает взгляд.

Подле него стоит Девочка. Та самая, что умудрилась сбежать от торговца Натаниэля.

Так её условились называть, ведь настоящего имени, если оно вообще есть, никто не знает. И самой ей его не назвать: без языка не поговоришь.

Но выразить свои мысли Девочке не мешает даже немота. Так выразительно она умудряется смотреть своими часто моргающими глазищами, что даже нелюдимый Залескар понимает, о чём она хочет спросить:

“Может, правда, расскажешь о местных богах? Мне тоже интересно.”

Под детским напором раздражение жреца утихает. И он начинает говорить.

Говорить о том, что прочёл в великой библиотеке. О том, что ему поведали павшие новые боги в глубинах просветления. О том, до чего догадался сам за неделю, проведённую в кристальном городе.

Да, с помощью золотого трона человек, чья душа сильна и предана своей идее, способен заполучить крупицу божественной мощи. Загвоздка в том, что она усилит не только человека, но и его идею. Стремление к власти, знанию, свободе – чему бы то ни было, расширится, раздуется, заполнит мозг нового бога до последней извилины. Неутолимой жаждой будет терзать днями и ночами.

И поработит. Если новый бог окажется крепок духом, то не сразу, но поработит. Неизбежно.

— Он деградирует до уровня карикатуры на самого себя, безмозглой черты характера, возведённой в абсолют.

Залескар, хотевший тоже привести пример, подавляет возмущение от того, что его перебили, и просит паладина продолжать.

— Хм… Кажется, понимаю, о чём ты, жрец. Ко мне тоже приходили подобные мысли. Вопросы сами собой возникают, когда сражаешься с созданием, которое называет себя «Обороняющимся», обитает в местном подземном храме...

— А ведь раньше был поэтом, — хмыкая, вставляет Лотрек.

— В общем, страдания, конечно, делают человека сильнее, но Обороняющийся, один из главных хранителей кристального подземелья, был просто болен ими. Одержим. И я рад, что мы избавили мир от него. Вот только… — чужеземец чешет подбородок шлема, — жрец, в такую картину не вписывается четвертый хранитель. Она не показалась мне умалишённой: она не кидалась на нас, как прочие, мы вполне мирно побеседовали.

— И в конце беседы она выдрала свою душу из тела и отдала совершенным незнакомцам, из-за чего померла, — напоминает Лотрек, — просто потому, что эти незнакомцы подписались на какое-то непонятное дело и дали мутное обещание. Нет, Лирой, вменяемые так не поступают.

Лирой хмурится.

— Значит, сев на трон, мы будем обречены? Не сможем найти выход?

— О том и речь. Потому раздумал на него садиться. Оно того не стоит.

Девочка энергично кивает в согласие с Залескаром.

— Вот как. Ну, мне такого счастья тоже не надо… выходит, всё было зря, — выдавливает Лотрек, душевнобольной из Карима, тоном человека, готового кому-нибудь врезать, — а ты что-нибудь скажешь, железная дева?

Все поворачиваются к Анри. Та всё продолжает без движения стоять с мечом наизготовку, прожигать взором безголового бога-хранителя (это не сама божественная сущность, а осколок силы хозяина, давно покинувший эту реальность в бесконечном созидании бескрайнего космоса). Лотрек щелкает пальцами перед её пустым лицом, понимая, впрочем, что это бесполезно.

Рыцарь не произнесла ни слова с той самой минуты, когда в тесной камере узрела труп своего друга с перерезанной глоткой. Будто нить, связывавшую её с миром, обрезали. Она погрузилась в себя и всё ещё не всплыла наружу.

Хорошо хоть сражаться за двоих не перестала.

— Ну ладно, — говорит паладин Лирой спустя полминуты неловкого молчания, — давайте считать решение принятым единогласно.

Девочка обводит глазами тронный зал, уже не кажущийся торжественным, и своих помрачневших спутников. Её взгляда стараются избегать, ведь в нём дрожит волнующий каждого вопрос:

“Как нам теперь быть?”

Лотрек с досады пинает труп одного из богов-хранителя.

— Колдун, может, ты ненадолго воскресишь этого божка, и мы устроим ему допрос с пристрастием? Авось узнаем чего?

— Воскрешу? Бога? — мрачно переспрашивает Залескар, — во-первых, некромантия не так могущественна, как ты воображаешь. Во-вторых, даже если это было бы теоретически осуществимо… ты вновь забыл, что я не владею некромантией? Сколько можно напоминать!