Дартмур

– Если это все, что ты хотел сказать, я пойду. У меня патрулирование.

– Не все.

От резкой смены тона Фоукс снова вздрогнула. Слишком явно. Слишком очевидно.

«Ты боишься. В самом деле?»

– Тогда говори.

Отступление на несколько шагов выглядело смешно. Будто он собирался на нее наброситься.

«Нет, блять. Ты здесь не за этим».

– Как тебе под Уоррингтоном? Не придавило?

Сам поразился неизвестно откуда взявшейся легкости в голосе.

Брови дернулись в изумлении. Полнейшее непонимание.

«Не ври, сука».

– Что?

– У вас у всех сегодня проблемы со слухом?

– Нет, – волосы колыхнулись от мотка головой. – У меня проблем нет. А у тебя, похоже, совсем стало плохо с головой.

Подталкиваемый злостью, он шаг за шагом наступал, а Фоукс зеркально отступала назад, пока не уперлась спиной в каменный подоконник.

Он ошибся. Янтарь не скрывал страх. Это был не он.

Неверие в происходящее – вот что там отражалось. Смятение. И даже смущение. Но не страх.

Удовлетворение коснулось невесомыми пальчиками.

В ее глазах не должно быть страха. Никогда.

– Дейвил, какого черта?

Тихий вопрос повис между ними. Даже если б мог, все равно бы не сказал.

Слишком сложный ответ, которого не существует.

Ладони уперлись в холодный камень по двум сторонам от Фоукс. Капкан захлопнулся. Птичка, долго кружившая и отчаянно бесившая, теперь с подрезанными крыльями.

Она пахнет как десерт. Как гребаная шоколадка. Баунти. От которого сводит зубы, а ты не в силах перестать есть.

«Ненавижу сладкое».

Прикрыл глаза, глубоко вдыхая, будто если набрать побольше воздуха с ее запахом и задержать дыхание – он останется с ним навсегда. Поселится в организме долбаным вирусом.

– Какого черта, Фоукс?

Повторил ее же вопрос, медленно открывая глаза.

Прежде они никогда не были настолько близко. Ее радужки. Янтарь, щедро окропленный золотом. В котором никогда нет холода.

Янтарь – теплый. И эмоции в ее глазах пылают ярче гребаного солнца. Ненавистью, злостью.

«Давай, Фоукс. Покажи мне их. Я хочу чувствовать твою злость. Дай мне ее».

Она прикрыла глаза, пряча от него все: цвет, эмоции, душу.

Это ведь ничего не значит, она просто сомкнула веки, а он словно провалился в черную дыру, где вокруг одна пустота. Где ничто это все.

Ее прерывистое дыхание беспощадно било по всем чувствительным точкам.

Нет, это неправильно. Так не должно быть. Он не должен этого чувствовать. Не должен. Не к ней! А если не к ней, то к кому?

«Она отброс, блять».

Отброс.

Уйди. Брось злые слова в лицо, развернись и уйди. Это несложно. Это нужно. Необходимо.

– Уоррингтон, – практически прорычал ей в лицо, проталкивая буквы сквозь зубы.

Густые, закрученные на концах ресницы затрепетали.

«Сука! Не смотри так. Не смотри, Фоукс».

Пальцы скребли по камню, сжимаясь в кулаки.

– Я ничего не знаю про этого кабана, я за ним не слежу. Отойди от меня.

Ладони уперлись в грудь в бессмысленной попытке оттолкнуть.

Тепло слишком хорошо проникало сквозь рубашку. Обжигая. Оставляя херову метку.

С ее опустившимися руками исчезли и ощущения.

Он должен сказать, что она шлюха. Надавить побольнее, задеть сильнее. Чтобы увидеть разгорающийся огонь в глазах. Вместо этого – правильного, верного – мазнул большим пальцем по шее над воротником рубашки. Желая стереть татуировку. Смазать изображение.

Рваный выдох слетел с ее губ вместе с крупной дрожью, которая, впрочем, быстро прошла. Выдох, который он уже слышал сегодня. Он ни с чем его не спутает. Теперь, что бы она ни говорила, он точно знал – она смотрела. Сидя на полу своей комнаты, наблюдала, как он моется.

Мысли-черти закружили, фантазия мгновенно нарисовала картинку: затянутая в полотенце Фоукс у дыры в двери. И вздох… еще раз… как наяву.

Жар прилил к паху. Блять. Она ведь даже не подозревала. Не опускала взгляд, смотрела прямо, и не боялась. А он до сих пор гладил пальцем голову феникса на шее.

Гребаное наваждение.

Надо срочно снизить градус. Сказать что-то… Давай же!

– Ненавижу это тату.

Что? Что?!

О, нет… Зачем произнес вслух? Она не должна была об этом узнать. Теперь будет думать, что тебе есть до нее дело.

– Почему? – короткий, искренний смешок довел член до состояния боевой готовности.

«Пиздец. Она засмеялась, а я уже готов ее трахнуть».

Давай, хотя бы сейчас оборви. Вытяни ее ненависть наружу.

Сделай ей больно!

– Ты не спросила разрешения.

«Убейся, Шам».

Тонкие брови взметнулись вверх от удивления.

– У кого?

Вероятность выбора пробудила демонов, которые, оказывается, все это время молчали.

Он сам себе не признавался, насколько сильно его бесил тот факт, что она разрисовала свое тело. Она могла делать с ним что угодно, да, но как же его злило. И злит. Несмотря на абсурдность.

– У Уоррингтона, блять, – собрал все силы и оттолкнулся, сразу отступая, не давая себе возможности передумать.