Дарвин и Гексли

Возможно, уразуметь статью Гладстона до конца не было дано никому. Гексли, во всяком случае, ее до конца не уразумел, но понял достаточно, чтобы увидеть, что Гладстон бессовестно обкорнал и искорежил науку, стремясь, подогнать ее под ортодоксальную мерку. То, что крупнейший политический деятель своего времени позволил себе так небрежно подходить к самой блистательной эпохе в истории биологической науки, Гексли счел вопиющим безобразием. Великий Старец оказался на поверку Великим Анахронизмом. Сладострастно и злорадно потирая руки, Гексли решил чуточку приблизить его к современности. Недаром он никогда не разделял дарвиновского преклонения перед Гладстоном. Он уважал способность этого человека добиваться успеха, но отнюдь не те способности, которые приводили его к успеху. Иногда в своих оценках Гексли бывал резок до грубости: «Я смотрю, Гладстон прямо в лепешку расшибается в Уитби, — еще много лет назад писал он Гукеру. — Того и гляди вывернется наизнанку, точно гидра какая-нибудь, и, надо думать, будет витийствовать в этом состоянии нисколько не хуже, чем обычно».

Статья «Толкователи Книги бытия и исследователи природы» появилась в декабрьском номере «Девятнадцатого века». «Почитайте-ка, убедитесь, хорошо ли я отделал Великого Старца, — писал Гексли Спенсеру. — Горжусь этой статьей как научной работой и доказательством того, что вулкан еще не потух». Что ж, как свидетельство о состоянии здоровья статья и вправду производит впечатление, но для литературного сочинения она довольно-таки многословна и скучновата. Вежливо, но твердо и настойчиво Гексли объясняет, что и научные теории, и изречения Книги бытия не настолько растяжимы, чтобы их можно было шутя привести в соответствие.

«Не религии враждебна наука, — заключает он, — а тем языческим пережиткам и дурной философии, которые нередко грозят раздавить саму религию. Что же касается меня, я верю, что вражда эта не прекратится никогда и до скончания веков подлинная наука будет осуществлять одно из самых своих благодетельных назначений, а именно — высвобождать человека из-под бремени лженауки, которую ему навязывают во имя религии».

Гладстон был в эту пору премьер-министром и готовился внести в парламент первый свой билль о гомруле[249]. Ирландцы вели себя безрассудно как никогда, консерваторы — как никогда, более вероломно. Может быть, престарелый государственный муж и не работал за десятерых, как бывало, но за пятерых он, во всяком случае, работал. Тем не менее у него нашлось время наскоро сочинить ответ Гексли, каковой и появился в январском номере «Девятнадцатого века» за 1886 год. С непоколебимой учтивостью он перечислил все наиболее ощутимые выпады Гексли и, величаво подставив противнику другую щеку, принялся примирять Книгу бытия не только с Кювье, но и с авторами новейших учебников по геологии и палеонтологии. Если в каких-то незначащих подробностях автор Моисеева пятикнижия не всегда сходится со столпами современной науки, так ведь он писал во исполнение недвусмысленного промысла господня, состоящего не в том, чтобы наставлять род людской в науках, а в том, чтобы просвещать его в нравственности и религии. К тому же, с голубиного кротостью закончил Гладстон, религия — предмет несколько более серьезный, чем, судя по всему, представляется профессору Гексли.

Нетрудно вообразить, какое действие произвела на Гексли эта исполненная достоинства увертка. Никогда еще так прекрасно не работало его пищеварение, никогда еще не был нрав его так ужасен. Он понимал, что сказать ему по этому поводу больше нечего, а не ответить тоже нельзя. Он и ответил, не пожалев при этом слов. Редактор журнала в тревоге прислал ему рукопись обратно. «Нынче утром битых три часа укрощал своего дикого кота, — писал о переработке статьи Гексли. — Теперь он у меня охолощен, клыки подпилены, когти подрезаны, рычать его научили так, чтобы получалось „мяу“, плевать — как откашливаться, и теперь, когда его выпустят из мешка, Вы не отличите его от ручного кролика». Но, говоря точнее, Гексли стал диким котом в кроличьей шкуре. Он пишет, что великий парламентарий «напустил туману своими доводами». Гладстон, говорит он, не везде согласен с самим собой, кое-где не согласен со священным писанием и нигде, по существу, не согласен с теми столпами современной науки, которых он так уверенно цитирует. И еще Гексли изъявлял желание узнать, что у небулярной гипотезы общего с такими, например, утверждениями, как «…И Дух Божий носился над водою».