Дары Кандары.Сборник(СИ)

получив стрелу в бок. Брёвна, на которые он упал, оказаслись тёплыми и смолистыми, лоскутки золотистой

древесной шкурки мелькнули перед глазами, словно крылья весенней бабочки. Дымный воздух

стремительно начал темнеть. «Вот и всё. Больно. Очень больно» – подумал Аврелиан и из последних сил

приподнялся на локте, напряг могучую грудь для команды, – В атаку, сукины дети, за Рим!

– Стоять! – рявкнул вдруг Напайос, – слышите, вы, стоять!!! Всем заткнуть уши! Забить войлоком!

Хватайте шлемы, шапки, что угодно только закройте уши!

– Стоять! Всем заткнуть уши! Отступаем! – звонким голосом отдал команду Аврелий Младший. Он

почувствовал миг колебания у солдат, но привычка подчиняться приказу, была намертво вбита в

легионеров. Поочерёдно, уклоняясь от стрел и дротиков, они сооудили себе заглушки – кто как умел. Потом

управляющий отпер двери и все бойцы, кроме сатира, втянулись во внутренний двор виллы. Аврелий и

Люпус Эст отступали последними, они слышали как трещат, ломаясь, дубовые брёвна ворот, как гулко

колотится в них таран, как хрипят, надрываясь, саксы…

Когда первый отряд варваров провалился в огромную яму с острыми кольями на дне, Напайос

затрубил в шипастую, ослепительно белую раковину. Он получил её от отца, пьяницы Силена, а тот – от

своего отца. Умер великий Пан… а паника никуда не делась, крики умирающих воинов только

подхлестнули испуг. Ряды атакующих смялись, одни бросились прочь, в леса, другие катались по земле,

сжимая ладонями белокурые, грязные головы. Центурия Аврелия Младшего железным строем прошлась по

отступающим – и отшвырнула их прочь. Жаль, Напайос не уберёгся – старый сатир отволок друга вниз, а

потом снова поднялся на стену – зарядить катапульту. Слишком лез на рожон рогатый, слишком спешил

отомстить – случайный дротик сшиб его со стены.

Когда Аврелий вернулся к отцу, тот уже не мог говорить. Низкое солнце обагряло пропитанную

кровью тунику – императорский пурпур был к лицу умирающему трибуну. Напайос, напротив, держался

бодро – насколько может быть бодр сатир с переломанными костями:

– Слышишь, Медведь, пока солнце ещё не зашло – пусть нас в лодку положат. Поплывём до

яблочных островов, может там отлежимся, у старухи Калипсо в хрустальном дворце. А не достигнем –

лучше могилы, чем море, не сыщешь. Ни червям не достанемся, ни враги над гробами плясать не будут.

Только ты до заката успей!

Ветераны на руках донесли командира и его лучшего друга до побережья. В посёлке было несколько

челноков, но саксы, проходя мимо, пожгли и лодки и сети. Легионеры разбежались проверить лодочные

сараи, Саллюстий и Люпус Эст вплавь отправились на скалистый островок, где порой останавливались

бриттские рыбаки. Ещё хмельной от горячего боя Аврелий остался рядом с отцом. Младший – пока ещё

младший – видел – солнце клонилось вниз, жаркий день умирал тихо. Посеревший от боли Напайос

скорчился на песке. Аврелиан Амброзий дышал хрипло и коротко – было ясно, что в часах жизни трибуна

не осталось и горсти песку…

Они успели – солнце ещё не коснулось пылающим боком воды, когда мокрые по уши легионеры

вывалились на берег, вместе с утлой скорлупкой без парусов и вёсел. Её хозяин получил золотой и десяток

увесистых тумаков, тщась объяснить, что перевозчику лодка нужнее. Ветераны застелили судёнышко

плащами, положили две фляги с вином, ковригу ячменного хлеба, четыре медных монеты. Хотели положить

и оружие, но Аврелиан слабым движением отодвинул гладиус прочь и солдаты поняли – сыну. Аврелий

последним подошёл к лодке, преклонил колена и поцеловал отцу холодеющую тяжёлую руку. Прощаясь с

последним трибуном Британии, легионеры выстроились у прибоя. «Salve» – и блеск клинков, отражающих

солнечные лучи.

– Гелиайне – еле слышно ответил сатир, – до свидания. Помни о нас.

Рыбачья лодка оттолкнулась от берега и уплыла в закат, медленно тая в тёмных волнах. Аврелий Урс

Амброзий умыл лицо солёной водой и поклялся, что исполнит приказ отца. Защитит всех – стариков, детей,

женщин. Восстановит римский порядок, закон и честь. Пусть отцовский клинок принесёт Британии мир!

Рядом с юношей в мокрый песок был воткнут значок легиона – двухголовый, потемневший от

времени римский орёл.

Дары Кандары

Тильда Бам была хорошей женой для штурмана Самуэля. Твердой рукой она вела дом, пекла и шила,

доила пятнистых коз, собирала по осени яблоки и варила из них лучший в поселке сидр. Два сына, которых

она родила штурману, получилсь в отца – честные, крепкие, ясноглазые парни с волосами цвета соломы,

крепкими кулаками и чутьем на попутный ветер и встречные мели. Две дочери удались в мать – кучерявые

хлопотуньи, невысокие, стройные и на диво легконогие. Глядя на них, поселковые кумушки не уставали

шептаться – шальная кровь. Мать Тильды была площадной танцовщицей и умерла от простуды, оставив на

улице дочь-подростка. Молодой Самуэль вопреки всем советам пригрел сироту, а когда та вошла в возраст –

повел под венец. И не дня не пожалел об этом.

Штурман считал дни пути, ожидая, когда «Бриганда» вернется в порт Рок, вертлявая лодочка