Дать негру

Это Люксембург, про которую, тихо сидящую у окна, забыли. Она прямо залюбовалась оратором, заблестели восхищенно глаза.

— Когда не дурачусь, я вас понял, — отозвался Эйнштейн. — Нет, уверяю вас, я не настолько умен, как иногда кажусь, хотя мой облик должен меня обязывать. Просто с балетом у меня особые счеты. Мама работала в клубе. Гардеробщицей. Ну и я, так сказать, приобщился, самую чуть. В детстве нравилось вообще — музыка, концерты, костюмы. В юности обожал танцовщиц! Ах, вы, бесплотные сельфиды, тюники, ленты вокруг талий, цветочные гирлянды в волосах, корсажи,  лифы, вздутые колоколом юбки!.. — Эйнштейн вздохнул. — В студенчестве были другие интересы, кабачки и прочее. А взрослую жизнь прожил в провинции, без балета, разве что в проездах через столицу да по телевизору. Что-то читал… Но все это не является глубоким. Я не знаток и дока. Так себе! Больше фасона и понта. Но… «Жизель, или Вилисы» — это полное название балета, — одна из моих любимых вещей. Все-таки.

— Как вы сказали? — спросила девушка. — Ви?..

Эйнштейн продолжил уже тихо, грустно, глядя только на ту, чье имя ввергло его в воспоминания юности:

–  Вилисы это невесты, умершие накануне свадьбы. Плоть угасла, но душа, не насладившаяся любовью при жизни… не знает покоя и не дает его другим, грубо говоря. В лунную ночь встают из могил. В подвенечных платьях. Белые лица, с печатью прижизненной красоты. Соблазнительны и коварны. Смеются, как живые. Заманивают молодых мужчин в свой хоровод, принуждают танцевать до…

— Пока не помрёт, — подсказала Люксембург.

— Да, но это частности, — продолжал Эйнштейн. — А вообще, тема — обманутое сердце, любовь, побеждающая смерть, искупление вины…

— Спасибо, — прервала его девушка странно погрубевшим голосом с неожиданной хрипотцой и приподнялась на локтях. — Мне… хватит и частностей. Я согласна, зовите меня Жизель. В самый раз, оказывается, надо же. Вы курите? — спросила она Олега.

— Иногда, — ответил Олег, — но ради компании с вами… Курю!

— Жизелечка, я же тебе помогу, — зашевелилась Люксембург.

— Нет, нет, я сама! — отвергла ее предложение Жизель. — Я с молодым человеком хочу по коридору пройтись. А там я сама! Что ж мне теперь, всю жизнь с помощью?.. — Опять обратилась к Олегу: — Спасибо! Пока вы будете в тамбуре курить, я схожу в туалет, хорошо? — Девушка закинула за голову длинный ремень сумочки-несессера. — А то вдруг действительно застрянем, тогда будут проблемы, всё позакрывают. Достаньте, пожалуйста, там, наверху, костыли. — Она откинула одеяло, раскрыв ноги в синих джинсах.

Одна штанина, которая ближе к стенке, была наполовину пуста.

Горячий изумруд

В тамбуре Олегу удалось-таки решительными рывками приоткрыть внешнюю дверь, и теперь прохладный ветер с приуральских долов разбавлял вечерней свежестью запахи мазута и табачной мерзости, пропитавшие вагонный предбанник. Они долго молчали, сосредоточенно уставившись в проем, иногда касаясь щеками, словно им было жутко интересно то, что мелькало зеленой, холмистой, гривастой чередой — обманными оазисами российской пустыни, за которыми, в первых сумерках тающего вечера уже можно было угадать ночную неизвестность, тревогу необъятности и лед бездушной вечности, грозящей с небес холодной звездой…

Иногда Олег исподтишка поглядывал на Жизель. Половинка штанины за ненадобностью и для удобства была завернута назад и пристегнута к поясу какой-то блестящей, кокетливой заколкой (он это увидел, когда шел за девушкой по коридору, и наличие данной детали поражало его больше всего во всей неожиданной картине последних минут).

Наконец, он подумал, что ей, наверно, очень неудобно стоять так, опираясь на костыли.

— Ты устала?

— Ага, устала. — С готовностью отозвалась Жизель вполне оптимистично. — Лежать, сидеть. Хорошо еще, что по конституции к полноте не склонная, а то бы уже… Да и стоять, конечно, тоже утомительно, но ничего! Не обращай внимания. Я не люблю, когда на меня обращают внимание. Но еще больше не нравится, когда глаза отводят. Так что смотри, не стесняйся, так мне лучше, — она постаралась засмеяться.

Засмеялся и он, облегченно, и стал демонстративно осматривать ее, сверху вниз и снизу вверх. Шутливо, но на самом деле с удовольствием, удивляясь этому забытому чувству.

Девушка была чуть ниже его, то есть достаточно высокой и худой, с маленькой приподнятой грудью и вздернутыми, возможно, от костылей, плечами. Кажется, именно такие угловатые и, в его понимании, неправильные фигуры ценятся на подиумах. И, насколько помнится, вот с такой же короткой стрижкой. Тонкая, но крепкая шея, вздернутый носик и чуть раскосые глаза, которые смотрели иронично и независимо, а мгновениями даже насмешливо и с вызовом. Если бы не было предварительного общения, то, вернее всего, этот взгляд следовало читать как «все нормально, проходите мимо».

— Что не так? — с шутливой озабоченностью спросила Жизель, склонив голову набок.