Дать негру

— Ага, — коротко оценила его повторный юмор Люксембург. — Я тоже так думала, пока жила в Советском Союзе. В южных местах. Лепёшка, плов, виноград, тюбетейка. Благодать. Которая была, как говориться, на всю жизнь, суть, явь и перспектива. То есть всем, что называется родиной с большой буквы. Но потом гласность, ускорение, Перестройка. И случилась эмиграция, только внутренняя, правильно вы говорите, то есть оттуда — в Россию, вглубь своей же вроде бы страны. На этническую родину, выдумали же такое глупое определение… Матрешка, водка, балалайка. Муж сильно переживал, не передать. У него вообще все предки там еще с Царя Гороха, с глубоких дореволюционных времен, промышленная интеллигенция Туркестана. Но деваться некуда, привыкали, хотя супруг из печали уже не выходил, и вскорости, приблизив к себе все дремлющие болезни, умер от той самой ужасной тоски, которая зовется красивым словом ностальгия.

Люксембург замолчала, и казалось, что уже никто не смог бы, кроме нее, сказать следующее слово, даже если бы на это понадобилась вечность. И, мудрая женщина, она не стала насиловать трагичностью купейную компанию, и продолжила вполне оптимистично:

— С работой было трудно. А чем-то ведь надо на хлеб… Пробудила, так сказать, в себе экстрасенсорные способности, начала практиковать. По последнему-то месту работы я школьный психолог. Нет, я с шарлатанством ни-ни! Никаких лечений внутренних органов, поеданий целебной глины и хлебаний святых вод, никаких панацей! Ну, конечно, с соответствующей атрибутикой. Свечи, цепи, шары, звёзды…

— Шестиконечные? — шутливо встрепенулся Эйнштейн.

— От двухконечных и выше, — невозмутимо уточнила Люксембург. — Но это чисто эстетическая мишура, положение обязывает. Если людям нужна таинственность, то пожалуйста. Но в основе моего целительства простая житейская мудрость. Которая, кстати, каждому человеку, и вам тоже, в той или иной степени присуща. Умею людей успокаивать, быстро и просто, незатейливыми словами и примерами, на пальцах, а это самое то, что в большинстве случаев человеку и нужно. Время было такое, что люди в чудеса верили очень, как и в любое смутное время. Всё получалось, даже с рэкетом быстро дела уладила. Я им прямо сказала, что я вас, шакалов, кормить не буду, но психологическую помощь в качестве дани, если вам угодно, назовите так, можете от меня поиметь, но чисто из моих гуманных соображений, из милости к падшим. Теперь они, которые от перестрелок живы, приличные бизнесмены, жен у меня лечат, успокаивают, хех, мерины подорванные. И вдруг, в этой суете новой, новей уже, кажется, некуда, жизни — сюрприз, кто бы мог подумать!

Рассказчица хлопнула ладошкой по самоучителю английского и заговорила быстрей, почти скороговоркой:

— Сын учится в университете, в Санкт… Петербурге, влюбляется в сокурсницу, американку, женятся, уезжают в штат Ют, сын получает гражданство, рождаются дети, мальчик и девочка, люблю их ужасно. Ну и меня туда тянут, уже пошли соответствующие процедуры насчет Грин, этой, карты, сын говорит, ты, мама, без шести минут американка. Четырежды, страшно подумать, уже пролетала над океаном, пожила там в общей сложности… несколько месяцев. В последний раз лечу оттуда, а самолет как затрясёт!.. Как будто бы знак, так мне со страху показалось, не летай над чужими океанами! Чушь, конечно, океаны общие, но… Сын говорит, короче, мама, учи язык. Вот и учу. А способностей к языкам никаких.

Она вгляделась в книгу, пошевелила губами, забормотала:

— Зер из э бук он зе тейбл… Там есть… книга на столе… На именно вот этом столе, а не на каком-то…

— Без «там», — поправила ее девушка, — можно и «есть» опустить. Просто: книга на столе.

— А зачем тогда пишут? — воскликнула недоуменно Люксембург. — Пишут «там есть», но не говорят? Дурацкий язык.

— А вы, вообще, в школе какой язык изучали? — участливо спросил Эйнштейн.

— Немецкий.

— И…

— «Хенде хох», «Гитлер капут», «Дас ист фантастиш». Последнюю фразу уже позже узнала, когда первый в жизни порнофильм посмотрела.

— Понятно, — сочувственно вздохнул Эйнштейн, борясь с улыбкой, — обычный вариант. А как насчет узбекского, или где вы там жили… в лепёшечном раю?

— У!.. — «безнадежно» махнула рукой ответчица. — Салом, якши… Бола, опа… Нон… Чапан на топчан. Плюс несколько неприличных выражений, но произносить их не буду. — Чтоб вы знали, знание местных языков в социалистических республиках не требовалось. Всё делопроизводство — на русском.

— Как-то быстро у вашего сына получилось, и гладко, — Эйнштейн поцокал языком. — Обычно, говорят, мыкаются люди, прежде чем гражданами стать.

— А это благодаря мормонам, — просто сказала Люксембург, как про удачную погоду, причину урожая.

— Это кто такие? — спросила девушка, коротко взглянув на Олега, и опустила глаза, будто ей стало стыдно за свое опять незнание.

Олег полагал, что ему ведомы все приемы обольстительниц, но восточная внешность девушки и чуть уловимая неприступность во взгляде, которая иногда проявлялась за наивной доброжелательностью, заставляли его усомниться в собственной искушенности.