Датский король

— Бога молить за вас всех буду, чудотворители вы наши! Мы уже с муженьком обет дали в монастырь к Александру Свирскому пешком на богомолье итить. Только вот что спросить хотела, батюшка, не переборщила ли я с водицей-то святой? Ить Ваня мой теперь без нее не может совсем! И натощак, и за обедом пьет, как все равно, Господи прости, горькую раньше стаканами пил, так теперь святую воду, да разбирать еще стал — подавай ему крещенскую-богоявленскую, а то требует со святых ключей. Я тут у него даже заначки заметила — там, где, бывало, очищенную прятал, не знаю, что и думать, — виданное ли дело? И смех и грех!

Отец Феогност не смог скрыть улыбки:

— И не такое случается, голубушка! Значит, Господу угодно было в твоем супруге злую страсть на добрый обычай переменить. Как же тут грех — радуйся, вместе Небесам благодарение возносите… Много, говоришь, пьет воды святой? Это оттого, что водки-то никак не меньше выпил, теперь душу и тело очищает. Наверное, боится сильно, что к прежнему потянет.

— Право слово, боится, батюшка!

— Так ты бы его с собой приводила на исповедь, на литургию, хоть в неделю раз — в воскресный день. Он ведь жизнь новую начал, в ней без Причастия никак нельзя! А я ему объясню, что страх его напрасный, — змия зеленого одолел с Божьей помощью, теперь уж мученик Вонифатий и святые угодники назад не выдадут.

Протоиерей только успокоился душой, как очередной страждущий прихожанин снова взбудоражил ее, вызвав у батюшки настоящий шок откровениями авантюриста от литературы. При первом же взгляде на этого модного писаку возникла совершенно неподобающая, сомнительная ассоциация — длинноволосый и бледный, с заостренной бородкой, он слишком уж походил на Самого Спасителя, точно стремился навязать это внешнее сходство собеседнику. Прикрывая рукой рот, точно от кашля, писатель признался, что раньше вовсе не веровал, да как-то тут заглянул в Николаевскую церковь, и то по причине необъяснимого любопытства, некоего магнетического влечения. Признавшись в этом непотребном влечении, он был с позором изгнан из храма. Его настолько задело за живое, что за какую-нибудь пару недель он написал новый опус, в который вложил всю свою обиду на священнослужителей, Церковь и Самого Бога.

— Мне откуда-то пришла, как показалось, совершенно гениальная, свежая творческая мысль: написал же Леонид Андреев «Иуду Искариота», представив величайшего предателя, лжеца, клятвопреступника, самоубийцу наконец, как сильного, смелого и прекрасного, как самого верного ученика Божия «с нежным сердцем», совершившего свое преступление якобы из глубочайшей любви к Спасителю мира, и эту повесть с восторгом приняла не только богема, но и интеллигентские круги, а я возьму и тоже переверну каноническую традицию с ног на голову и в новаторском духе изображу Самого Христа величайшим негодяем, мошенником, сумевшим обмануть и обаять весь мир.

Отец Феогност избегал чтения «современной литературы» и об андреевской повести разве только слышал совсем нелестные отзывы, но в данный момент его интересовала судьба другого сочинения, автор которого стоял рядом:

— И ты дерзнул написать подобный богохульственный пасквиль?!

— Увы, написал, ваше преподобие! И еще более богохульственный, чем вы себе представляете: главная идея в том, что на третий день после распятия Христа как одного из разбойников, у меня является Его брат — двойник и изображает чудо — Воскресения Спасителя. Я надругался в своем опусе над самой сутью Жертвы Господней и Святой Пасхи, и только сейчас понимаю, что это было умопомрачение. Зло переполняло меня и ударило мне в голову! Но представьте себе, к несчастью, книга стала популярна, я ведь все правильно рассчитал, все получилось во вкусе передовой публики. Кое-кто из прогрессивной профессуры в запале даже назвал мой роман, прошу прощения, «евангелием русской интеллигенции» — неужели вы не слышали, ваше преподобие? Ведь был настоящий ажиотаж…

— Бог миловал, а если бы и услышал, то мало удивился бы. Я давно замечаю, что в наши безумные времена люди образованные часто готовы ради красного словца не пожалеть родного отца — прискорбно сие и мерзостно!