Дау, Кентавр и другие

В конце концов они пришли к компромиссу: симпозиум проводить, но не в Париже, а в Лотарингии, где никогда не прекращаются дожди. Позднее «мера наказания» была смягче­на, и мы были отправлены в «ссылку» во вновь открывшийся университет в Люмини, серые здания которого одиноко стоя­ли в 20 километрах от Марселя.

Я запомнил увиденную мной по приезде большую надпись, сделанную, по-видимому, студентами, страдавшими от изоля­ции: «Люмини — это гетто».

Однако вся эта предшествовавшая симпозиуму возня никак не сказалась на его дружеской атмосфере. В центре научного внимания находились горячие проблемы того времени: элект­ропроводимость в органических и полимерных материалах, а также эффект Кондо.

Следует сказать, что этот эффект в то время привлекал луч­шие умы теоретиков мира. Японский ученый Кондо обнару­жил, что в металлах с магнитными примесями при очень низ­ких температурах наблюдается аномалия в температурной зависимости сопротивления электрическому току: вместо об­щеизвестного уменьшения сопротивления с понижением тем­пературы наблюдается хоть и небольшое, но повышение. И хотя эффект был незначительным по величине, он привлек к себе всеобщее внимание, так как очень долго не поддавался объяс­нению. Расчеты электросопротивления, учитывающие рассея­ние электронов на магнитных примесях, проведенные мето­дом теории возмущений, хотя и давали правильный знак изменения сопротивления, никого не убеждали, поскольку ответ содержал большие логарифмы.

Абрикосов был первый, кто попытался решить эту пробле­му, не пользуясь теорией возмущений. Он просуммировал часть членов ряда теории возмущений в так называемом лестничном приближении. Специалисты поймут без объяснения, а для не­специалистов могу еще раз повторить фразу, которую, как я уже рассказывал, мне часто приходилось выслушивать от своего учителя физики в средней школе: «Не твоего ума дело».

Вернемся к эффекту Кондо, которым также успешно зани­мался Филипп Нозьер. Он показал, что задача не решается простым суммированием ряда теории возмущений и что тре­буется более общий подход с применением так называемой ренормализационной группы. Его результат сыграл важней­шую роль в объяснении эффекта Кондо, хотя точное решение этой задачи было получено лишь позже советским теоретиком Павлом Вигманом и американским теоретиком румынского происхождения по фамилии Андрей в изумительной по красо­те и сложности работе.

История проблемы Кондо заставляет задуматься о путях раз­вития современной физики. В течение десятилетия лучшие умы бились над решением задачи, которая не так уж и важна по своим масштабам и для физики, и для практики. Что это было? Уход физиков в неправильном направлении? Но большинство физиков-теоретиков ответит на этот вопрос отрицательно. В действительности методы и идеи, понадобившиеся для объяс­нения эффекта Кондо, сыграли важнейшую роль в исследова­ниях явления локализации электронов, играющего фундамен­тальную роль как в современной физике, так и в приложениях. Пути развития науки, как и пути Господни, неисповедимы...

По окончании симпозиума в Люмини состоялась незабывае­мая поездка в Гренобль с остановками в Арле и Авиньоне. В Гренобле мы познакомились с, возможно, лучшими во Фран­ции лабораториями по физике конденсированного состояния. Затем — остановка в Париже с непредвиденной задержкой.

Дело в том, что за прошедший после Бакурианского симпо­зиума год в нашей среде происходили не только научные со­бытия. За это время в семьях Филиппа Нозьера и Алексея Абрикосова случились разводы. По понятным причинам со­блюдалась достаточно тонкая конспирация, и я узнал об этом от Абрикосова лишь по приезде в Париж. Возникла сложная ситуация, так как Алеша собрался оформлять свой брак с Анни в Парижской мэрии, для чего должен был задержаться во Фран­ции на месяц. Такая задержка члена-корреспондента АН по строгим правилам того времени была эквивалентна взрыву бомбы небольшой мощности.

В конце концов удалось найти компромиссное решение — наше посольство в Париже согласилось выдать Анни въезд­ную визу в Советский Союз. В ожидании необходимых фор­мальностей нам всем, к общему удовольствию, пришлось за­держаться в Париже еще на один день.

О перипетиях этой истории, кроме меня, никто из делега­ции не подозревал, хотя в нее входило 17 человек. На лицах участников обнаружилось сильное удивление лишь при выле­те из Парижа, когда они увидели в аэропорту, что состав на­шей группы увеличился еще на одного человека.

Это был, по-видимому, единственный случай в истории со­ветской науки, когда делегация возвращалась из заграничной командировки не только без численных потерь, но даже с при­обретением.

Такова романтическая концовка нашего второго советско-французского симпозиума.