Дау, Кентавр и другие

Уилер знал всю историю вопроса и всячески пропагандиро­вал нашу работу.

Следует сказать, что Джон Уилер — личность яркая, сыг­равшая значительную роль в современной теоретической фи­зике. Он работал с Эйнштейном, вместе с Бором развил ка­пельную модель деления ядра, наконец, известный Ричард Фейнман был его учеником. Он, человек с необычайным воображением, подсказал Фейнману идею рассматривать по­зитрон как электрон, движущийся в противоположном на­правлении по времени. Он всегда занимал очень высокое положение в научном сообществе, многие годы был советни­ком президента США.

Будучи его личным гостем в Принстоне, я жил в его коттед­же, где мне была предоставлена комната, в которой ранее оста­навливался Нильс Бор. Как-то вечером после ужина Уилер по­казал мне свои фотографии, на которых был снят с Ричардом Никсоном. После этого он спросил меня, как часто я встре­чаюсь с Леонидом Брежневым. Мой ответ, что я никогда не встречался с ним, вызвал недоверчивую улыбку, и, обращаясь к жене, Уилер сказал: «Жанет, Халат не хочет говорить нам прав­ду!» Джон Уилер не представлял себе, какая дистанция отделя­ла нас, даже не совсем рядовых ученых, от правящей верхушки.

С Уилером мы потом встречались довольно часто. Он лю­бил приезжать в Советский Союз. В одну из встреч я его познакомил с Андреем Дмитриевичем Сахаровым. Но самым большим сюрпризом для меня была последняя встреча с ним в Лондоне 1 июня 1995 г., когда нам вручали в Лондонском Королевском обществе дипломы иностранных членов. Куль­минацией церемонии был момент, когда вновь избранные члены оставляли свою подпись в книге, в которой можно было найти подписи всех членов этого общества со времен его основания, в том числе Исаака Ньютона и Чарльза Дар­вина. Джон Уилер перед тем, как расписаться в этой книге, помолился над ней.

Металлический водород

Важная и интересная беседа состоялась у меня во время моего визита в Урбанский университет под Чикаго с Джоном Бардином. Этот замечательный человек, лауреат двух Нобе­левских премий (первая — за транзисторы, вторая — за тео­рию сверхпроводимости), отличался доступностью и добро­желательностью. Беседа касалась проблемы металлического водорода. О том, что водород при высоких давлениях должен переходить из молекулярной фазы в атомарную — металли­ческую, — было известно, и вскоре после создания теории сверхпроводимости возникли спекуляции на тему о возмож­ности сверхпроводимости в металлическом водороде. Пере­ход в сверхпроводящее состояние в водороде смог бы проис­ходить при высоких температурах, так как из-за малой массы атома водорода дебаевская температура, характеризующая ко­лебания атомов в кристаллической решетке, должна была быть высокой.

В беседе с Дж. Бардином был поставлен, насколько мне из­вестно, впервые вопрос о возможной метастабильности метал­лического состояния водорода. Из теоретических рассмотре­ний следовало, что водород при высоких давлениях должен переходить в металлическое состояние. Однако вопрос, оста­нется ли он в этом состоянии (метастабильном) после снятия давления, ранее не обсуждался.

Мы пришли к заключению, что, по аналогии с другими фа­зовыми переходами, такая возможность не исключается. Окон­чательный же ответ на поставленный вопрос, конечно, мог дать только эксперимент.

Возможность получения металлического метастабильного во­дорода открывала большой простор для фантазий. Этот не­обыкновенно легкий конструкционный материал был бы уни­кальным для физики и, главное, для технического приложения. Он мог быть использован в качестве высококалорийного топ­лива (например, в ракетах), и, наконец, это был бы высоко­температурный сверхпроводящий материал. Однако все это относилось к области фантастики. Даже обнаружение перехо­да в металлическое состояние требовало создания в лабора­торных условиях, как показывали расчеты, давления порядка нескольких миллионов атмосфер.

После возвращения в Москву я сразу же поделился спеку­ляциями на тему о метастабильном водороде с А.П. Александ­ровым, тогда директором Курчатовского института, и с академиком-секретарем Отделения общей физики и астрономии JI.A. Арцимовичем. Оба очень заинтересовались, в особенно­сти Арцимович. Дело в том, что в Академии наук существовал Институт физики высоких давлений, который возглавлял Лео­нид Федорович Верещагин. Институт возник из небольшой лаборатории Верещагина и по существу всегда ею и оставался. Главное достижение института — создание искусственных ал­мазов, которое очень эксплуатировалось президентом Келды­шем в ежегодных отчетах, поскольку было доступно для объяс­нений высокому начальству как пример важных прикладных работ, ведущихся в Академии.