Должен признаться, я очень горд тем, что сделал. Особенно когда вижу, как ярко блестят ее янтарные глаза.
Повсюду висят наши с ней фотографии. Ими увешаны не только стенки лифта, но и потолок. Наши отношения строились вокруг этого мистического места, именно здесь мы встретились. Это был вечер, который я никогда не забуду. В тот день, 31 декабря, девушка с цветочным именем и необычным лицом запала мне в сердце. И это одно из самых прекрасных моих воспоминаний.
– Лоан! Я знаю, что ты любишь меня. Я верю тебе. Не нужно было всего этого делать.
– Нет, нужно, – отвечаю я, глядя ей прямо в глаза. – Ты хотела свободы, и я ее тебе дал. Ты хотела быть уверенной в моих чувствах, значит, я все тебе расскажу.
Словно потеряв дар речи, она смотрит на меня. Не теряя больше ни секунды, я встаю позади нее, рукой касаясь ее поясницы. Она вздрагивает под моими пальцами, но ничего не говорит. Черт возьми, моя голова просто взрывается от прикосновения к ней.
Стоя у нее за спиной, губами почти касаясь ее виска, я указываю пальцем на нашу совместную фотографию. На ней мы в супермаркете, Виолетта сидит у меня на плечах и тянется к упаковке пирожных, лежащей на верхней полке. Прекрасная фотография прекрасного вечера.
– Помнишь этот день?
– Тогда я впервые встретилась с Джейсоном и Итаном, – бормочет она, вспоминая прошлое. – Мы решили купить что-нибудь вкусненькое, и Джейсон в шутку нас сфотографировал.
Я киваю, губами задевая ее кожу. Один и тот же момент всем нам видится по-разному. И я знаю, что по ее мнению в тот вечер не случилось ничего необычного, а для остальных это и вовсе просто очень милая фотография. Но на самом деле за всем этим кроется гораздо большее.
– Для меня это был важный день, – объясняю я ей. – Меня только что бросила Люси, но ты осталась со мной. Ты осталась со мной, и я хотел, чтобы ты стала частью нашей маленькой семьи вместе с Джейсоном, Итаном и со мной. А когда я увидел, что ты их очаровала, та часть моего сердца, которая и так уже принадлежала тебе, стала немного больше. – Я слегка склоняю к ней голову, дыханием опаляя ее ухо. – И так было все полтора года. И с каждой новой фотографией часть моего сердца, предназначенная тебе, увеличивалась, вытесняя остальные. Медленно, но верно, по чуть-чуть, но каждый день.
Я молча наблюдаю за ней. Она разглядывает сотни развешанных вокруг нас фотографий, по-прежнему не говоря ни слова. Я знаю, что она тронута: ее глаза блестят, она взволнованна.
Я поворачиваю ее и указываю на другое фото: мы пляже, я несу ее на спине, а она смеется. Я обожаю эту фотографию, она такая яркая.
– А эту ты помнишь? – тихо спрашиваю я, обхватив ее руками за талию.
Она не отстраняется. Ее грудь вздымается в такт биению ее сердца. Я задаюсь вопросом, бьется ли оно так же, как и мое, на полной скорости.
– Наши выходные в Нормандии, – отвечает она, искренне улыбаясь. – Я сказала тебе, что никогда не была там… И на следующий день ты встретил меня у входа в ЭСМОД с сумкой в руках, и мы сразу туда поехали.
Именно. И это были восхитительные выходные, одни из самых лучших в моей жизни. Два дня чистого счастья, после которых мне захотелось уехать с ней куда-нибудь и жить… да хоть в монгольской юрте. Только тогда я еще не понимал, что это любовь.
– Мы открыли все окна, я сидел за рулем, а ты, закинув ноги на приборную панель, пела громче радио. А в Довиле нам довелось поесть прямо рядом с Даниэлем Отеем.
Она улыбается, вспоминая это. Мы тогда спорили, потому что она была уверена, что это он и есть, а я считал, что не так уж он был на него и похож. В конце концов он повернулся к нам и в шутку сказал: «Может, я и не похож на себя, но я еще пока не оглох».
– Было просто волшебно, – выдыхает она.
– Согласен.
Виолетта зажмуривает глаза и облизывает губы. Надеюсь, она понимает, что я так отчаянно пытаюсь ей рассказать. Она собирается обернуться, но я сплетаю наши пальцы и подвожу ее к другой части лифта. Хочу, чтобы она выслушала все, что я запланировал ей сказать.
– Последняя. Эту ты помнить не можешь, – робко говорю я, показывая ей фото, сделанное без ее ведома.
У Виолетты расширяются глаза. На фотографии она, обнаженная, лежит на животе. Одеяло прикрывает ее ягодицы до самого копчика, поэтому видна только спина. Ее волосы сплетаются золотистой паутиной, несколько прядей вьются по изящной шее. Виден лишь ее профиль – лишь та часть лица, которая усыпана веснушками. Но различимо и его выражение: выражение полного умиротворения.
Пусть даже она и понятия не имела о существовании этой фотографии, но я знаю, что она помнит, когда та была сделана. Голыми в ее постели мы спали лишь однажды.
– Когда мы впервые занялись любовью, ты заснула в моих объятиях, – говорю я голосом, хриплым от волнения, – и ты была так прекрасна, так невинна, что я не смог устоять. Я схватился за фотоаппарат и, пока ты не проснулась, сфотографировал.
Оторопев, Виолетта не сводит глаз со снимка. И то, что она вдруг говорит, идет вразрез с моим сценарием и застает меня врасплох.
– Я не понимаю.
Я хмурюсь:
– Чего ты не понимаешь?